Всего в Париже живёт 2 миллиона человек. Это сравнительно небольшой, грязный и наполненный крысами город. Наверняка это не лучшее начало экскурсии.
Вообще, вся эта ваниль так надоела, что, кажется, идеальной экскурсией было бы: «Да, вот, понаехали. Мигранты всякие, ужас. А сколько черных, вы видели?! Такая грязь кругом. А на Елисейских полях даже картошка не растет. И вообще всё загнивает и страшно. Париж разваливается и тонет в болоте. Уйдет под канализацию раньше, чем Венеция под воду». Многим бы понравилось, наверное.
Я так устал оправдываться за Париж. Тем более, что это ему совсем не нужно. Ему прям на это наплевать. Прям на этот бульвар наплевать. Нассать за тот угол. И прикрыть это всё рождественской гирляндой.
Париж даже не посмотрит на меня. Он как вот та студентка Сорбонны на лавочке с тетрадкой. Ему 2000 лет, он такой молодой и прекрасный. Мне тридцать, кажется, с чем-то, и я ужасно старый. Брюзга и нытик. И зануда ещё. Куда ему мои оправдания.
У меня чисто мужские отношения с Парижем. Без всякой романтики.
На фотографии чудесного завтрака на террасе среди круассанов я вижу газету Le Monde. Елисейские поля для меня – это станция метро, где выходит куча народа, можно сесть и доспать свой сон перед работой. А Шарль де Голль – это скорее человек, чем аэропорт.
И это все не значит, что мне не нравится Париж. Как-то по-своему я его люблю.
Люблю вот эту историю, как взять и зафигачить кучу ажурного железа на заклёпках в триста метров высотой. Изящное инженерное решение. Вы его обычно называете Эйфелевой башней.
Мне безумно нравятся все чернушные легенды Парижа. Весь этот хардкор про каннибализм, котов-утопленников, первый в мире морг с разлагающимися телами в окнах, королей и их отрубленные головы. Я специально ходил искать дорогу, по которой за волосы протащили королеву Брунгильду. Женщина просто решила немного поправить Францией.
Я люблю всех этих парижских крыс. То есть, конечно, нет. Не люблю. Но я обожаю это время, когда какие-то подвалы Лувра затапливают в профилактических целях и стадо грызунов фонтаном плещет из подземелья. А парижане устраиваются поудобнее, чтобы процессию посмотреть.
Заброшенная железная дорога, средневековые сточные канавы, катакомбы и музей канализации – вот что для меня круто. А не кафе-бутики-кабаре.
Я встречал крайне мало людей без рамки телевизора, которые бы лучше меня знали Париж. Я же могу вам с легкостью перечислить попрошаек с разных веток метро! Куда уже лучше знать город?
Что тут скажешь? Я люблю Париж. Люблю гулять по нему, говорить о нем и, конечно, шутить о нем. А вы?
Если вам грустно, одиноко и поговорить не с кем, то нет идеи лучше, чем написать королю. Или на худой конец королеве. Они с нетерпением ждут ваших писем и обязательно вам ответят. Не то что эти «друзья по переписке».
Моя знакомая, мадам семидесяти шести лет, утомленная жизнью парижанки, в своей семикомнатной квартире в двух шагах от Лувра с видом на золотую Жанну д’Арк из окна этим только и занимается. Она пишет всем королям, герцогам, князьям и императорам по любому поводу. Она поздравляет их со свадьбами, рождением наследников, удручается их горю по поводу кончины одного из членов семьи и изредка справляется о здоровье и благополучии монарших особ.
И если вы скажете: «Да сколько их там, тех королей? Одна осталась в Англии, и та поди не ответит». Так я вам расскажу. А точнее не я, а моя знакомая, ведь это она мне всё и поведала. Действующих монархий по миру – тридцать штук. Двенадцать из них в Европе, еще четырнадцать в Азии, три в Африке и одна в Океании. И это настоящие – те, кто имеет дворец и вроде как управляет своей страной. А есть еще и вымышленные, у которых есть титул, герб, красная лента на груди, голубая кровь и, по их мнению, право на престол. Проблема этих бедолаг лишь в том, что у них нет страны и народа, которыми можно поуправлять. Часто в своих странах их считают персонами нон-грата, тогда они именуют себя «в изгнании». Таких монархов выше шпиля Нотр-Дама и на каждую волость по три штуки. За примерами далеко ходить не надо.
