I.
Надо же, прошло столько времени, а я до сих пор помню мельчайшие подробности и обстоятельства встречи с каждой из них. Или это только мне кажется? Ведь в памяти всегда остается только самое яркое, а весь второстепенный антураж мозг дорисовывает уже сам, встраивая каждый огонек от старой лампочки или выражение лица случайного прохожего в общий стройный ряд, чтобы картина становилась цельной и законченной, даже кинематографичной. В памяти нет мучительных пауз, нет дурацких фраз, а если и есть, то они словно из старых голливудских фильмов – очаровательны в своей неловкости. Но вместе с тем теряются точные даты, названия и имена. Это не страшно – всегда можно придумать и название улицы, и время встречи, и даже придумать главной героине новое имя. Никакой ощутимой разницы это не повлечет. Но вот что самое ужасное – теряются нюансы, испытываемых на тот момент чувств. Как бы ты не старался уловить момент, привязать его сенсорной нитью к кому-либо резкому запаху бензина или застрявшей на тот момент в голове песне – ничего не выходит. Все становится сглаженным одним громадным мощным впечатлением. Словно разум вычищает второстепенное, наклеивает огромный ярлык и кладет в свою общую картотеку под одним ключевым словом для удобства поиска.
Всегда так забавно вспоминать события из своей памяти. Они всегда остаются прежними, но возвращаешься ты каждый раз уже немного другим. Каждый новый день может привнести толику нового понимания того, что было. Или нет. Как повезет. Все-таки не все дни для этого хороши.
Сейчас действительно стоит вспомнить каждую из них. Пусть по одному этому ключевому слову в голове, пусть с извращенными и отвратительно гладкими деталями. Но все-таки стоит.
Помню заснеженный город. Зима в тот год пришла рано и развернулась во всю мощь, заставляя городские службы работать на пределе возможностей, что, впрочем, не спасало случайных прохожих от болезненных падений. Вместе с ней пришли и холода. Но ровно такие, чтобы почувствовать, что осень навсегда осталась где-то позади и уже точно надо готовиться к длительной зимовке. В витринах уже деликатно светилась праздничная иллюминация, словно стесняясь напоминала о приближающихся торжествах. Все это, вкупе с элегантно спускающимся снегом, приносило ощущение сказки на ночь, о которой никто не просил и мог бы спокойно уснуть и без нее.
Я шел немного позади от компании своих друзей, кутаясь в легкую куртку и все еще отказываясь верить в неотвратимость происходящих с природой метаморфоз. Направлялись мы в некий секретный бар, чьего точного расположения никто не знал. Это вынудило нас как следует покружить, уподобляясь падающему снегу. Хотя слегка подвыпившей и начинающей злиться от своей глупости компании людей далеко до грациозной безмятежности снежинок.
В конце концов во дворе старого жилого дома мы обнаружили ничем не примечательную коричневую металлическую дверь с одиноко болтающейся над ней грушевидной лампочкой. Бар действительно был секретным, ведь никому бы и в голову не пришло бы, что за этой дверью могут наливать что-то разительно отличающееся от того, что обычно наливают за тысячами других таких же коричневых дверей в этом городе.
По крутой лестнице, явно не предназначенной для транспортировки пьяных тел, мы спустились в небольшое темное помещение, задекорированное, впрочем, со вкусом. Темно-серая фактурная штукатурка, мягкий свет от лампочек Эдисона, мощная барная стойка, за которой суетливо крутилась парочка барменов. Атмосфера относила на Запад в поздние тридцатые года прошлого века, только без набившей оскомину мафиозной тематики и нескончаемых разговоров, что пора уже что-то делать с этим Гитлером. Но самое главное, что внутри было тепло. После долгих блужданий по морозу это было самым главным преимуществом.
