«Короче, Склифософский!» – говорил мне папа всю жизнь, с детства. А я была и осталась велеречивой. Такая моя беда, видимо! Но иногда я стараюсь выглядеть понятной и краткой.
Хотя краткость не подразумевает понятности априори.
Вот как эта предыдущая фраза, скажем.
Но иногда мне удается писательствовать по-простому.
Хотя бы жанр – он определяет форму.
Рассказы и эссе, предлагаемые мной благодарной публике, да завоюют признание и внимание широких масс.
Спасибо – и приятного чтения!
Они переглянулись. Мама всплеснула руками, наблюдая, как Владик кувыркается на кольцах и падает вниз, на разбросанные подушки, игрушки, брючки и прочую мягкую подстилку: – Тебе уже десять лет, а ты как маленький! Кузнечик, – с нежностью добавила она, потрепав подбежавшего сына по кудряшкам. – Мам, нет, я не кузнечик! А человек вообще-то. Папа потянулся в кровати: – Да какой ты человек, ты же роботик. Мама хмыкнула, а Владик насторожился: – Какой это я роботик? Они не растут, во-первых… – Да ладно, мы тебя возим время от времени апгрейдить, вот ты и растешь! – Но ведь смотри, у меня все человеческое, – упрямо настаивал не принимавший юмора Владик, – и руки, и живот – то пустой, то полный, когда я ем много чипсиков или сырков… – Во-во, – вскинул вверх палец папа под мамин смех, – ешь, как робот, одно и то же: слишком сладкое или слишком соленое, и не уговоришь тебя на котлеты и прочие каши. Владик насупился: – Но я же у доктора был, он меня щупал, и он бы заметил, если бы что-то было не так! Папа и от этого резонного объяснения отмахнулся: – Этот «доктор» занимается, обслуживанием роботов, и, естественно, не должен подавать виду, что в тебе есть что-то не человеческое. – Хм… – задумался Владик, потом топнул ногой и побрел на кухню, пить водичку.
– Зачем ты его мучаешь? – укоризненно взглянула мама на позевывающего в телефон папу. – Он же не принимает твоих шуточек! Папа смутился, положил телефон и сграбастал вернувшегося и прыгнувшего к нему под бок Владика: – да какие тут шутки? Вот сегодня ночью знаешь, что мне пришлось делать? – Что? – попытался выпутаться из больших папиных лап Владик. Папа вцепился ему в ноги и продолжил громко и весело: – Просыпаюсь, значит, ночью от того, что что-то мне мешает, прямо чувствую, что негде спать-то! А он лежит в позе, в которой танцует, в своей этой, как ее… складке на локоть, что ли, или вот так (папа попытался положить Владикину ногу на другую и закрутить руки, отчего тот смеялся и верещал, чтобы его не щекотали) … Я уж и так, и эдак его распутывал, еле-еле справился!
Мама смеялась, глядя на возню мальчишек, а потом прогнала Владика в кровать. Он не очень-то любил спать один, поэтому часто прибегал под бочок к родителям и умащивался в середине кровати, чтобы вдоволь потолкаться во сне, приняв всевозможные акробатические позы, о чем и рассказывал сегодня папа. Но сегодня он готов был дать папе отдохнуть – что ж, одной ночи-то хватит, он надеялся… На лестнице, да и потом, умащиваясь наверху – он спал на кровати-чердаке, которую сделал ему папа, – Владик все ворчал, что он никакой не роботик, а живой человек, с руками и ногами, и кровь вот, в ранке, еще просвечивает, а у роботиков никакой крови-то не бывает, пусть бы в фильмах посмотрели, тогда бы не шутили так. После прощального ритуала (поцелуй в каждую щеку и «целование» носиками) мама вышла из комнаты, открыла незаметную крышку в стене, пробежалась пальцами по сенсорного экранчику и, пробурчав про себя: «чего это он взялся ребенку всякой ерундой на ночь голову морочить?», слегка изменила настройки.