Даже сейчас, лёжа в тёплой постели, когда мне уже ничего не угрожает, вспоминая роковые часы и минуты той ночи, я испытываю сильнейшее неукротимое сердцебиение. Остановившись без сил на краю чёрной бездны, гонимая страхом смерти, я сделала шаг вперёд, чтобы провалиться в полную неизвестности пустоту.
Вода была градусов десять – двенадцать, не больше. К тому же, всё происходило в кромешной тьме. Руку вытяни – и её не видно. Не знаю точно сколько длилось падение. Но, собственно, тогда я и осознала значение фразы "как в замедленной съёмке".
Каждая секунда оборачивалась маленькой жизнью, за которую я успевала оценить пролетаемое моим беспомощным телом расстояние, припомнить, что рассказывал нам учитель физики в седьмом классе про ускорение свободного падения, извлечь из памяти информацию, расположенную в кармане кресла самолёта о том, как вести себя при жёсткой посадке судна. И, конечно, я успела подумать о том, что в моей жизни было действительно важно, а что вполне можно было бы и пропустить и стоило ли это пропускать или это тоже мой опыт.
Страха смерти в этот момент я уже не испытывала. Каждое действие было взвешено, движение – выверено.
Насчитав не менее семи метров, сгруппировавшись и подтянув ноги к животу, я больно ударилась о твёрдую поверхность чёрной, ледяной воды, а затем стремительно ушла под неё с головой и ударилась ещё раз, но уже не так сильно, по касательной, потому что тело моё при ударе о воду развернуло. Это было скользкое илистое дно, в которое я буквально провалилась.
Рефлекторно оттолкнувшись от чего-то вязкого, я тут же всплыла на поверхность. В нос ударил запах ржавчины и тины. Лицо покрылось тонкой маслянистой плёнкой. Но несмотря на всё это, на боль во всём теле, на мучительный, пронзивший меня насквозь, холод, окутавшую меня мглу, непонимание, где я нахожусь и что же, собственно, случится со мной в следующую секунду, я испытала чувство неимоверного облегчения, граничащее с безмерным восторгом и даже эйфорией.
Впервые я доверилась своей интуиции, не раздумывая и без оглядки на то, как бы безрассудно и отчаянно это не выглядело со стороны.
В драматический момент я смогла отбросить все свои страхи, шагнув в полную неизвестность. Не для того, чтобы погибнуть, а чтобы спастись и освободиться от игр, в которые играл со мной мой разум.
Стеклянные двери лифта распахнулись, и на секунду представив, что это, возможно, мой последний, как бы это символично не звучало, головокружительный спуск, я на мгновение испытала чувство нахлынувшего на меня сожаления – неразрывный спутник людей, застревающих в прошлом.
Оценив, как же красиво разделяют уличные рамы косые потоки солнечных лучей, проникающие в это время дня в здание с его западной стороны, я протянула вперёд руку и поймала красивый кадр, сделав неприличный для девушки, работающей в «Москва-Сити» жест вытянутым кверху средним пальцем. Да и не страшно. Меня ведь только что уволили.
– Что ты себе позволяешь?! – орала на меня Марина Петровна, захлопнув двери своего стеклянного кабинета.
Между собой мою начальницу мы называем просто Манной. А так она, конечно, Марина Петровна.
Её распирало от возмущения, а мне пришлось стоять перед ней как истукан, выдерживать её испепеляющий взгляд и молчать. И не имело никакого смысла объяснять ей природу моего поступка. Потому что никакого смысла, кроме растущего во мне напряжения и желания осадить или даже высмеять того ухоженного мальчика во время проходившей за час до этого в нашем офисе презентации – не было. Как она сейчас не может сдержать своих эмоций, так и я не смогла. Сталкиваясь с внешним миром, мы не контролируем свои на него реакции. Как плохие, так и хорошие. По крайней мере, некоторое время мы их точно не контролируем.