Шум и крики не дали мне возможности выспаться. Потасовка проходила прямо под окнами нашей комнаты, и мы с Робэлом дружно сели на кроватях. Солнца за окном еще не было видно, небо только начинало светлеть. Я выразила все свое разочарование в тяжелом вздохе. Брат был менее сдержан и цветасто выругался.
Тяжело поднявшись, Роб направился к выходу. Во мне зародилась надежда, что удастся еще немного поспать, когда брат разгонит негодяев, которые выясняют отношения под чужими окнами.
Говорят, что надежда умирает последней. Нагло врут, особенно если это надежда на крепкий сон. В комнату Роб вернулся не сам, а с пьяным в дробадан папашей. Брат поддерживал его под руку, а тот заливал комнату кровью из разбитого носа.
– Лиса, зараза такая, неси пожрать!
– А ты что-то в дом принес, чтоб тебя здесь кормили?!
Я прекрасно понимала что не стоит вступать в спор с пьяным человеком. Но знать и делать – большая разница. Меня бесил этот грязный небритый тип, который портил мою жизнь с самого рождения.
– Ах, ты так с отцом! – с этим криком Динэл освободил свою руку и кинулся на меня с кулаками.
Я поднырнула под его руку и выскочила в дверь. Уже на выходе оглянулась. Папаша потерял равновесие и теперь распластался на моей кровати и уже храпел. Мне сказать было нечего, кроме многозначного «Фууу!». Брат пожал плечами и направился мыть руки и завтракать. Мы оба знали, что через минуту раздастся громкий храп и доспать не удастся не только нам, но и соседям.
Поплелась за братом. Будем, значит, завтракать. Зажгли две масляные лампы, чей неровный свет должен был заменить нам солнце.
– Лиса, поставь чайник!
Голос брата раздался из закутка, в котором покоился тазик для умывания. Он зафыркал. А у меня на губах заиграла улыбка: такой серьезный и спокойный братец во время умывания всегда был очень смешной, напоминал щеночка.
Чайник был водружен на старую плиту. А я достала из маленького подпола парочку вареных картофелин и краюху хлеба. Бережно расположила на столе завтрак.
Роб появился и стал засыпать листочки смородины в чашки, а я пошла умываться. Вода в кувшине была теплой, хоть какой-то прок от наших магических сил. Умываясь над тазом то и дело поглядывала в зеркало.
Темные круги под глазами очень сильно выделялись на белой коже, веснушки казались еще ярче, но они не спасали, вид был болезненный и усталый. Даже обычно яркие глаза, казалось, теряют свой блеск. И дело не только в недосыпе или тяжелой работе прачкой.
Через две недели мне должно было исполнится восемнадцать лет. Обычно маги именно после совершеннолетия проходят инициацию и раскрывают свой магический потенциал. Ну, или что более вероятно для меня, переживают выгорание магии. У меня процесс выгорания начался чуть раньше и поэтому уже несколько недель меня мучили боли.
Когда мы с Робом покидали дом, солнце только начинало подниматься, освещая убогие виды Габтауна. Городишко жался к грязной речушке всеми своими глиняными бараками. Узкие улочки были самым непонятным для меня в Габтауне – земли-то хватало. Сейчас людей почти не было. И от этого валяющийся мусор выделялся ещё больше. В некоторых домах окна были заколочены, люди просто не имели возможность купить стекло, даже самое мутное. Габтаун был грязным зловонным пятном всего в двух километрах от Энсити. Большой красивый город, казалось стыдился своего соседа, но при этом не чурался брать жителей лачуг на самые тяжелые работы. Одним из таких трудовых «гостей» являлась и я. Многие соседи считали, что мне безумно повезло устроится прачкой в Городе. Не спорила, зачем объяснять, что для такой удачи мне пришлось два месяца изо дня в день слоняться по Энсити.
У брата еще оставалось немного времени до начала рабочего дня в полях, и он вызвался проводить меня. Не сказать, что я чего-то боялась, но за компанию была благодарна. Почему не боялась? А магички из Габтауна до инициации, а точнее выгорания, ничего не боятся. Денег у нас по определению не водилось почти никогда, а девичья честь злодею достанется вместе с серьезными ожогами всего тела. Вот как магия перегорит, так и боятся начну. Если будет кому боятся.
