Адские чары

Ненастный, холодный осенний день. Дождь шел с утра, покрывая мостовую и тротуары скользкой грязью. По одной из улиц Песков, завернувшись в непромокаемую накидку, торопливо шагала по лужам продрогшая девушка. У подъезда деревянного одноэтажного домика, сохранившегося в этой части столицы, она остановилась и позвонила.

– Что, Настя, мама вернулась? – спросила она у отворившей дверь горничной.

– Нет, барыня. Мамаша сказала, что вернется не раньше как к обеду, – ответила Настя, снимая с нее мокрую накидку и кофточку, принимая зонтик. – Какая, прости Господи, погода собачья, – болтала Настя, идя за барышней.

– Да, погода ужасная, а ветер просто ледяной, я совсем окоченела, – ответила та.

Разговаривая, они прошли отделанную со вкусом столовую, освещенный лампой коридор и вошли в большую, красивую, уютную, обставленную кретоновой мебелью комнату. Кровать под белым кисейным пологом и затейливые безделушки дополняли обстановку.

– Не прикажете ли, барышня, чаю подать? – спросила горничная, развешивая на стуле мокрые перчатки для сушки и пряча в картонку шляпу.

– Да, Настя, я с удовольствием выпью чашку горячего чая. Только давай скорее.

Оставшись одна, девушка села с глубокое кресло и, откинув голову, погрузилась в неприятное раздумье, о чем можно было предположить по сдвинутым бровям и злому, горькому выражению лица.

Кира Викторовна Нагорская была хорошенькая двадцатитрехлетняя блондинка, стройная, с большими темными глазами и чудным цветом лица, черные ресницы и гордый взлет пушистых бровей придавали ее лицу смелое, оригинальное выражение.

Кира выросла в роскоши. Отец ее, генерал, занимал видное положение в военном мире и жил широко. С помощью своей супруги, очень светской женщины и большой мотовки, он спустил все состояние, а когда умер – лет пять тому назад, – то и вдове, и детям ничего не оставил, кроме пенсии, довольно значительной, чтобы обеспечить им безбедную жизнь. Но, разумеется, это было не то положение, к которому они привыкли.

Кира получила блестящее внешнее воспитание в одном из модных пансионов, но ее душой, собственно, никто не занимался. Никто не потрудился вселить в нее религиозно-нравственные начала и убеждения, вложить в ее душу то нечто, которое руководит и поддерживает человека в прихотливых и сложных жизненных испытаниях. Вместо этого Кира приучилась с детства наряжаться по последней моде, кокетничать и гоняться за удовольствиями.

Подобное воспитание принесло, конечно, свои плоды, и в восемнадцать лет Кира, несмотря на врожденный практический склад ума, была уже легкомысленной девушкой без всяких иллюзий.

На жизнь она смотрела как на сплошной праздник, которому не суждено окончиться: быть вне дома возможно чаще, веселиться, наряжаться и побеждать сердца – вот в чем она видела цель существования.

А для достижения этой цели стесняться в средствах, по ее мнению, не стоило. Она настойчиво изыскивала полезные знакомства, не доверяла подругам и упорно стремилась сделать блестящую партию, которая обеспечила бы ей все блага земные.

Будет ли тот человек, который даст ей положение в обществе и богатство, молод или стар, красив или урод – для нее было безразлично. С раннего детства она наслушалась и насмотрелась столько, что ничего уже больше ее не коробило и не радовало. Поэзия умерла в ее молодой душе, она не мечтала уже о любви и искала только прочного положения в жизни, которое дало бы ей возможность свободно развернуться.

Заручившись «приличным» мужем, можно было развлечься потом маленькой интрижкой, – конечно, ловко пряча концы.