– Пей, пей, кормилец, – ласково и чуть ворчливо проговорил Степан Григорьевич, подливая в ведро свежей воды. – Ай, Цыган, ай, красавец!
Утолив жажду, жеребец поднял голову и шумно вздохнул, громко шлёпая мокрыми горячими губами. Молодой, сильный, здоровый конь благодарно посмотрел на хозяина и получил кусок любимого белого сахара. С хрустом разгрызая угощение, он замер на секунду – за оградой, где-то в начале улицы, раздалось знакомое ржание. Цыган ответил на этот зов, по которому сразу узнал Снежку – свою подругу.
– В ночное хочешь? Ты заслужил это! – сказал Степан Григорьевич и крикнул пробегающему конюху: – Эй, Василий!
Парень остановился, вопросительно глядя на старика.
– Поди сюда. Сегодня ты в ночное?
– Да, – подходя, ответил Василий.
– За Цыганом – глаз за глаз чтоб следил!
– Обязательно! – козырнул парнишка. – Уж я-то вас знаю, Степан Григорьевич! Чуть что случится – сто шкур спустите!
– Цыц, балагур! – прикрикнул хозяин.
– Да нет, Степан Григорьевич, вы не волнуйтесь! Когда Снежка на него смотрит, Цыган ниже травы, тише воды становится!
– Цыган – жеребец! – наставительно сказал старик. – Чуть только время его придёт, сразу забудет о приличиях.
Конь, прекрасно понимая, что хозяин говорит о нём, тихо фыркнул, словно оправдываясь.
– Можно мне на нём поехать сегодня? – спросил Василий, стараясь подавить смех.
– Езжай. Только осторожно. Смотри, чтобы не запутался в траве стреноженный! Не вздумай ночью на нём гонять! И напоить не забудь.
– Хорошо, Степан Григорьевич. Всё будет так, как вы сказали.
– Степан, ты дома? Можно войти? – услышали они взволнованный голос с улицы.
– Заходи, Семён. Что стряслось?
– У меня Марта захромала. Не знаю, почему. На правую переднюю почти не наступает, бережёт.
Степан Григорьевич вздохнул.
– Заводи, посмотрю я, что с ней.
Он открыл ворота, и привязанный во дворе Цыган быстро поднял голову, увидев кобылу.
– Н-ну?! – грозно спросил его хозяин.
Пристыженный жеребец вздохнул и наклонился к овсу, который насыпал ему Василий. Он ел, пока Степан Григорьевич осматривал ногу лошади. Она вздрагивала от каждого прикосновения, но покорно терпела боль. Старик вздохнул.
– Стрелку ей почистить надо, да отдохнуть дать дня три, – набросился он на нерадивого хозяина. Тот только вздыхал и даже не пытался возражать. – Постоит она пусть у меня. Цыган сегодня в ночное идёт, места хватит. Только овса принеси ей. Да побольше!
– Ох, спасибо, Степан Григорьевич! – сосед поклонился ему чуть ли не в ноги и поспешно удалился.
Степана Григорьевича любили и уважали на селе. Он всегда помогал лечить захромавших коней, которых в Огнёвке было 40 голов, иногда даже объезжал жеребят, несмотря на свой возраст – 67 лет, чинил упряжь. Бабки сплетничали, что лошадей Степан Григорьевич любит больше, чем людей. Это было не так. Без лошади на селе не обойтись, тем более в начале XX века, когда эти благородные животные стали поистине кормильцами для людей. Степан Григорьевич не любил сельчан, которые относились к лошади как к инструменту, забывая о том, что это – живое существо, которое нуждается в отдыхе, ласке и хорошем питании. И если такие люди приводили своих замученных лошадей к нему, просили посмотреть животное, то Степан Григорьевич не скупился на бранные слова. Вот и сейчас сосед ускользнул со двора, довольный, что отделался только грозным тоном. Степан Григорьевич был немного нелюдим, но жену, Ольгу Ефимовну, очень любил и помогал ей всем, чем только возможно. Сын их женился и уехал в город, раз в полгода возвращаясь на недельку в Огнёвку.
Деревня стояла на берегу Амура, который в этом месте был широкий, бурный и неукротимый. Пастухи знали только несколько тихих заводей возле берега, где летом можно было поить и купать коней. Время было неспокойное – разбойники «хунхузы», как называли местные жители шайки китайцев, промышлявших конокрадством и воровством, переправлялись через коварную реку и разоряли маленькие деревушки, которых около Амура было очень много. Хунхузы слыли неуловимыми и опасными бандитами. Об их сообразительности и увёртливости слагали легенды.
