Желтый свет фар несся по черному асфальту дороги. Легко проскальзывая над ямами и колдобинами, конусы света летели все дальше, все быстрее, словно рассчитывая удрать от гонящейся за ними здоровенной фуры с прицепом. Но рычащая, как динозавр, фура ломилась следом, рассекая лобовым стеклом еще горячий после раскаленного дня, пропахший пылью воздух, и свет снова мчался все вперед и вперед…
В кабине фуры, пропитанной жарой, запахами бензина и пота до такой степени, что даже ночная прохлада не могла разогнать застоявшиеся запахи, сидели двое.
– За нами они едут! – высовывая круглую, как футбольный мяч, коротко стриженную башку в окошко, прокричал подпрыгивающий на пассажирском сиденье здоровяк. – А ты говоришь: случайность, случайность! – В его голосе звучали истерично-визгливые нотки, плохо совместимые с пудовыми кулачищами и накачанным бычьим загривком.
Водитель – мелкий, худой и жилистый, похожий на злого шершня, – бросил обеспокоенный взгляд в зеркальце бокового вида. Метрах в ста позади фуры, не приближаясь, но и не удаляясь, светились чьи-то фары.
– Сдали-и-и нас! – взвыл здоровяк и затряс вислыми, как у бульдога, щеками.
– Заткнись, придурок! – заорал водила. – Послал же бог напарничка! Если б сдали, нас бы уже давно менты караулили! Забыл, что у нас в прицепе? – Щуплый снова поглядел в боковое зеркальце – свет фар прыгал над дорогой позади них далеко, но неотвязно. – Едут себе и едут, дорога общая! – сказал он, но в голосе прозвучали неуверенные нотки.
– А чего ночью? – прохныкал здоровяк, мгновенно уловивший эту неуверенность.
– Потому что Крым! – снова рявкнул щуплый. – Жара днем такая, что шкура слазит! Умные люди вообще по ночи едут, чтоб утром уже на пляже кукурузу трескать!
– А ты вот прибавь скорость, прибавь! Вот увидишь! Прибавь, прибавь! – визгливым тоном скандальной жены потребовал здоровяк.
Щуплый демонстративно передернул плечами, но послушался. Тяжелая фура глухо рыкнула, выпуская из выхлопной трубы струю черного дыма, и с торжествующим ревом рванула вперед.
Огни позади мигнули, начали стремительно отдалятся и наконец пропали совсем.
– Ну вот, захотели – и оторвались, а ты боялся… Такой здоровый, а такой трусливый! – протянул водила, старательно скрывая за насмешкой нахлынувшее облегчение.
Над темной дорогой всплыл призрачный золотистый свет… а потом зловещие круглые глаза фар вынырнули из глубины ночи, рванули вперед… и снова зависли в ста метрах позади. Точно заняли свое законное место.
– Видел? – взвизгнул здоровяк.
– А ну, пристегнись! – рявкнул водила. – Не фиг тут всяким за нами кататься… – пробормотал он, утапливая педаль газа в пол. Мелко вибрируя, словно ей передалась нервозность седоков, фура неслась вперед, наматывая на громадные колеса километры старой дороги.
Огни фар снова на мгновение отдалились – и тут же вернулись обратно, как притянутые на невидимой веревке. Пару раз моргнули, будто издеваясь.
– Ах вы так? Л-ладно… Посмотрим… – сквозь зубы процедил щуплый. Стрелка спидометра медленно заползла за красную черту и неуклонно ползла дальше.
Рвущийся в кабину ветер превратился в ураган. Мелькающая за окном плоская, как стол, обожженная дневным солнцем равнина превратилась в размытые завихрения тьмы. Фура летела сквозь ночь.
– Ты что делаешь? Перевернемся! – болтаясь на ремне безопасности, как куль с мукой, истошно завопил здоровяк.
– Ничё… – хищно припадая к баранке, процедил щуплый.
Рыскающие по дороге фары выхватили из мрака здоровенную, как Великий Каньон, колдобину. Они заорали разом – водила, здоровяк и, кажется, фура тоже.
Фура взлетела в воздух, словно над дорогой возникла зона невесомости…
– И-и-и-и! – Под тонкий поросячий визг здоровяка машина перемахнула колдобину. Колеса шарахнулись об асфальт, водилу и здоровяка подбросило на сиденьях, приложив макушками об потолок кабины, челюсти звучно щелкнули.
