Пламя ночного костра отбрасывали редкие тени. Тишину не нарушали ни писки комаров, ни крики умирающей жертвы, ни взмах крыльев ночного охотника. Если и трескала ветка, то не от тяжести ночного хищника, а в костре.
В подвешенном котелке кипела вода. Булькнула опускаемая в кипяток рыба, и снова тишина.
Что может быть более мирного под этим ночным небом?
Далёкие звёзды холодно взирали на мирную картину.
Благолепие, да и только.
Последняя спокойная ночь на мирной планете, названной её жителями банально и просто – Счастье.
Даже в реке, казалось, хищники прекратили охоту на своих меньших и менее удачливых собратьев. На водной поверхности за долгое время не раздалось ни единого всплеска. Ветер, ещё недавно гнущий молодые деревца и вызывающий шелест в кронах более могучих деревьев, затих.
Казалось, что это затишье перед бурей, как это часто бывает в умеренных широтах. Но тишина эта длилась уже почти целую ночь. Редкие снежинки так же безмолвно срывались с небес и оседали на землю такими же редкими каплями, которые и дождём назвать было нельзя.
Такой дождик не мог скрыть взгляда далёких звёзд, не мог нарушить тишины. Мелкие капельки оседали на листья деревьев лениво, тихо, как туман.
– Что-то зябко становится.
– Так всегда перед рассветом, Ваня. Что здесь, что на Земле, что на Мячике.
– Вроде моросить начало, вот и зябко.
– А ты что, викинг, боишься промокнуть?
– Я просто констатирую факт. А чего я боюсь, так это остаться голодным и трезвым. Давайте-ка лучше по пару капель для согрева.
– Нет, братцы, до ушицы ни капли. Ты вот, Тумба, слыхал про нашего царя Петра І?
– Наслышан. Великий был самодур. Но умён, говорят. Россию из дикости вырвать хотел.
– Да, хотел, но не успел – не дали. Слишком много воров вокруг него вилось. Так и остались мужланами в европейских галифе да париках. Так Пётр говаривал: «Не щами надо вино заедать, а вином щи запивать». Так оно, братцы, правильнее будет. Не будем и мы нарушать сие правило. Правильно я говорю, Ваня?
Иван Лесков потупился. Смутно вспоминалась предыдущая рыбалка, когда некоторые из конструкторов захмелели ещё до того, как уха поспела. Так и не оценили они достоинств божественной ушицы.
– Пока все не распробуют ухи, никому ни капли. Зря я, что ли, старался? Да и будет что вспомнить. Ты лучше, Вань, разбуди остальных, хватит им дрыхнуть. Ушица вот-вот поспеет.
Лесков пошёл будить остальную братию.
– Что-то ты, Виталик смурной последние дни ходишь? Удумал что-то?
– Удумал. Только вот кошки на душе скребут.
– Хочешь уйти с нами?
– Хочу! И уйду!
– А как же Лёля, как дети? Ты же их ещё в глаза не видел, на руках не держал. Я думаю, без тебя справимся.
– Разве в том дело, справитесь или нет. Нельзя оставаться в стороне. Сколько можно жить по принципу «моя хата с краю»? Да и не балластом я пойду. Ты же знаешь, что, в случае чего, пора умелых рук лишней не бывает. Да и в разведке пригожусь.
– Что да, то да. Не обделил тебя бог талантами.
– А Лёля меня поймёт. Наши женщины умеют ждать. Я вот другого боюсь – как бы и она не захотела вернуться на «Глорию».
– Да не пойдёт она в поход. Какая же мать оставит своих детей?
– В нашей колонии дети не бывают брошенными. А Лёлька у меня боевая, как, впрочем, и весь экипаж «Глории».
– Ясно. А если Нора вообще не захочет пополнять экипаж чужаками?
– Захочет. Я умею быть убедительным.
Из палатки к костру потянулись заспанные конструктора. Валдис Паулс тут же включился в разговор.
– Вот кто мне скажет, почему наши корабли садятся на чужие планеты исключительно в северном полушарии? И разум находим мы тоже на севере.
