Восемь добротных цыганских кибиток остановились на берегу Ижоры, где уже вовсю ставили небольшие шатры вокруг разгарающегося костра представители того же табора, не имеющие родины и чуть ранее приехавшие на раздолбанных копейках. Шум и гвалд от ребятни, снующей туда-сюда, далеко раздавались по берегу разбуженной реки. Как только кибитка Штефана Золотарева остановилась возле нового пристанища, молодые цыгане, словно по команде, бросили все дела, осторожно вытащили носилки со своим цыганским бароном и внесли в шатер, предназначенный для его семьи. Штефан вот уже несколько дней не вставал на ноги, отказываясь от еды, ожидая смерти. Страшная болезнь за месяц сожрала здорового, крепкого цыгана.
– Отец, как ты? – Тагар бросил на отца полный сочувствия и любви взгляд. По его лицу он понимал, какие боли мучают исхудавшего мужчину, но поделать не мог ничего. Цыганка Дика, единственная из табора, обладавшая ясновидением, после долгового разговора со Штефаном, запретила Тагару обращаться в больницу, чтобы не продлевать мучения барона.
– Хорошо, сынок, – Штефан медленно открыл провалившиеся, некогда красивые карие глаза. – Собери наших братьев и сестер возле костра. У меня к ним есть последний разговор.
– Отец….
– Делай, как сказал, Тагар. Потом придешь за мной и поможешь выйти к людям. Хочу перед смертью до земли родной дотронуться.
Тагар, смахнув слезу и вышел из шатра, чуть не сбив с ног свою любимую Лауру.
– Как он, Тагар? – восемнадцатилетняя цыганка подняла на своего супруга грустные темные глаза, напомиающие штормовое море.
– Вижу, как больно ему. И от этого мне больнее в два раза. Он попросил собрать народ. Думаю, будет прощаться, – красивый и высокий Тагар направился к костру.
– Ромалэ! – громко сказал он. – Отец мой просил вас собраться всем вместе. Силы покидают его, и есть к вам, братья, последние слова! Тобар, принеси плетеное кресло к костру.
– Как скажешь, Тагар, – лучший друг сына барона и отец четверых детей, передал младшего крикуна жене Любе и уже через минуту устанавливал кресло по просьбе сородича.
Тагар, поддерживая отца, вывел его из палатки и удобнее усадил в кресло.
– Ромалэ! – громко говорить Штефану уже не позволяло здоровье, поэтому цыгане, относившиеся к своему вожаку с уважением, вмиг замолчали, чтобы услышать каждое предсмертное слово барона. – Сестры и братья! Я не смогу найти таких слов благодарности, каких вы достойны. Я благодарен вам за каждый миг проживания в нашем таборе. Многие семьи оседали, оставляя табор, а вы всегда следовали за мной, – по всему было видно, что еще совсем не старому цыгану было так тяжело говорить, что сердце каждого сородича сжималось от каждого произнесенного им слова. – Я чувствую, что ухожу из этой жизни. И хочу на тот свет уйти спокойным за табор. По законам нашим цыганским перед всеми вами передаю титул свой баронский сыну своему Тагару. Что скажете, старейшины табора?
– Принимаем сына твоего бароном, Штефан, – встал с земли старый Эмилиан. – Сын твой хороший цыган! Будет хорошим бароном. Да братья?
Цыгане расшевелились и поголдев, одобрили кандидатуру нового барона.
– Тогда, вот, Тагар. Передаю тебе крест наш фамильный, что прошел всю войну и все эти годы был рядом со мной, как память наших предков! – Штефан дрожащими бессильными руками сам снял огромный золотой крест на мощной золотой цепи и вложил в руки сыну. – А теперь, помоги мне вернуться в шатер. Хочу дать тебе последние наставления.
Тагар помог подняться отцу и тот ушел с гордо поднятой головой, опираясь на руку сына и превознемогая боль. Молодой цыган бережно уложил отца на мягкий матрас.
– Спасибо тебе за доверие, отец, – гладил высохшие длинные пальцы мужчины Тагар.
