Широкое раздолье!.. Далеко во все края раздвинулись зеленые пустые равнины, а по ним змеем могучим вьется и бежит матушка-Волга, прорывая и обмывая горы и холмы… Выйдя на свет Божий в лесах дремучих коренной, исконной Руси, пробежав сотни верст мимо православных городов и весей, холмов и долин, несется без устали среди всяких нехристей – упасть и сгинуть бесследно в пучине моря Каспия.
И важен, горд, сказывают, Каспий, что проглотил матушку-Волгу. А не будь ее – не было бы и его на свете.
Там далеко, выше, города древние, многолюдные – Тверь, Ярославль, Нижний Новгород – со стенами зубчатыми, теремами боярскими, с храмами златоглавыми, а ниже – татарка Казань глянула издали – с башнями и минаретами. А здесь чем дальше, тем глуше. Направо горы да бугры дикие, сплошь лесом поросшие, скалы, дебри, а налево долы с муравой да луга заливные цветистые, но и на них всюду тишь мертвая, гладь безлюдная… Людей все меньше, зверья да птицы все больше!
Добрый человек в эдакую дичь и глушь жить не пойдет. А уж где среди необозримой, мертвой пустоты затишья и застоя попадется поселок, десятка с два домишек да хибарок, уноси ноги, береги голову, жив человек, крестное знамение сотвори и минуй скорее, беги шибче прочь… Тут не простые хлебопашцы-обыватели приютились, а вольница-негодница, сволочившись со всего свету, притон нашла и душегубством жива.
Птицами небесными себя окаянные те люди прозывают греховно. «Яко ни сеют, ни жнут, а сыты бывают!»
Здесь мимо бегущая Волга-матушка то и дело кровью человеческой красится, то и дело отсюда в серых волнах своих мертвецов уносит и волей-неволей душегубам потакает, концы их озорных дел прячет.
Недалеко уж и до города Камышина, а там и до Каспия осталось докатиться. И берега все дичее, все безлюднее.
Вот острые горы меловые с белыми, будто сахарными, маковками, с ельником густым по склонам. И чаща лесная густо сплетается и топырится от самых оголенных маковок, что белеются на синем небе, и до самых берегов, где набегает и бурлит серая волна.
Против устьица речки Еруслана, близ самого берега, в котловине меж двух холмов, за которыми высится в небо белая меловая гора, – расчищенный яр, и на нем жилье, с десяток хат. А там, среди густого ельника по склонам холмов, еще попряталось несколько хижин, и посредине на высоком бугре, на краю каменистого обрыва, – большая серая развалина. Место это и поселок зовутся Устин Яр.
