Войд Лайф уже давно бросил курить, но сегодня печаль нахлынула на него сильнее, чем ранее, и сигарета сама оказалась подпалённой в его руках. Парень впускал в себя облака дыма, которые должны были расширить границы его лёгких, но они затмили этот ярко-красный небосвод.
– Это просто ошибка – выбросил он из себя вместе с клубами яда в атмосферу.
День был пасмурным, миллионы миллиардов туч распластались на синей лужайке зелёной планеты и скрыли небесный фонарь за своими тёмно-серыми дымными телами, сливаясь с сигаретными испарениями Войда. Среднего роста, в, казалось бы, сухом и важном, а может именно важность не давала ему промокнуть, костюме – цветом неба этого дня, с размытой причёской, которая успела превратиться в нити развешанные на затылке и морщинистом не по годам лбу, строгим носом, печальными бровями, сплошным разрезом губ и тёмно-зелёными, нигде ранее не виданными глазами, которые были пусты при первом соприкосновении взглядов, но если поглубже проникнуть за ледяную корку, можно было найти целую вселенную и осколки разбитого сердца, стоял он, прикрывая одной рукой сверху сигарету, а другой подносил её к устам.
«Просто совпадение, она же погибла..», – падали слова с его языка, как булыжники в пропасть, когда подростки проверяют её глубину, так же и он, будто проверял, верит ли он самому себе или нет, но всё было куда проще, он хотел верить в то, что это была она..
Дождь расходился, пробивая водяными стрелами вражескую территорию, такую непонятную для поднебесья, но такую родную, даже не осознавая, что ни капли не вредит почве, а наоборот, атаки его лечат и восстанавливают её силы, и Войд, шагая по ещё не стриженому газону в уже насквозь промокших туфлях, при столкновении которых с землёй, вода растекалась лужей по периметру подошвы, а потом возвращалась, расплываясь по плоскости площади следов от этих самых туфель, будто бы ломал эти стрелы, превращая их в жидкость.
Оставив за собой не то ручей, не то реку из тех самых поверженных и принятых землёй стрел, парень добрался до урны, потушил о крышку уже окурок и, выпустив из себя остатки дыма прямо вверх, желание которых совпадало с желанием тысяч людей в данный момент, а хотели они увидеть солнце, выбросил его в хранилище самых ненужным и способных причинить вред человечеству вещей, слегка поправил причёску, убрав обратной стороной ладони волосы с глаз, и направился в монотонно-бесцветный, будто снятый со старой чёрно-белой фотографии город, а последние искры седого пепла не могли даже спокойно дотлеть, постоянно подвергаясь атакам непрекращающегося шквала волшебных стрел.
В одном из сотен однотипных офисов, на одном, из ни чем не отличающемся от тысяч точь-в-точь таких же, этаже, в одном из миллиона кривых, но параллельных рядов, за одним из великого множества скопированных рабочих мест, пусть его и пытались чем-то выделить от других, оставив на столе фотографию своей семьи, принесённую из этих миллионов схожих домов, да и сама фотография ничем не отличается от миллиарда таких же, судьба любого человека, как бы она не отличалась от других судеб, ничем не отличается от них, но не в этом случае, рабочее место Войда настолько приторно-заезженное, что на нём нет ни одной вещи, которую он добавил к стандартному набору. Все эти люди вокруг считают, что они не такие как все, каждый думает, что остальные одинаковые. Так и живут в этой извечной паутине цикличности своих бессмысленных надежд, которые обязательно направлены на мнение о превосходстве над другими, даже не понимая, что являются низшей ступенью социальной жизни. Так всегда, сначала горячая молодая кровь и величественные амбиции, но после тридцати, оставшись офисным планктоном, пытаются заполучить повышение по карьерной лестнице, что равносильно пройти мимо одного дорожного перехода, чтобы перейти дорогу на том, который тебе нравится, но при этом пройти намного больше. А получив это повышение, возносят себя до небес, но лишь в фантазиях, ведь попав в паутину, ты уже не сможешь полететь. А в старости жалеют о своей глупости и дают наставления молодым, которые повторяют те же ошибки. Как бы человек не пытался доказать себе, что он что-то представляет из себя в этом мире, он так и остаётся никем.
