Император неторопливо поднимался по бесконечным ступеням Башни Бури. Владение половиной земель и душ этого мира не освобождало его от простых мирских трудностей. С каждым новым витком лестницы мышцы ног ощущали разгорающееся в них тепло. Сатор любил визиты к жрецам. Каждый месяц он стирал свои сандалии на этом непростом пути, но это было единственное время, когда он мог хоть и ненадолго, но все же сбросить с плеч бремя правления.
Ежемесячная встреча с верховным жрецом была древней традицией, преследовавшей многие поколения императоров. Единение духовной и светской жизни даровало подданным империи веру в лучшее будущее. Между тем Сатор не терял возможности испросить у служителя стихии о личной просьбе. Ни один его подъем к грозовым вершинам не обходился без мольбы о появлении наследника.
Молния разрезала небо метрах в тридцати от лестницы, окружавшей башню. Никаких перил и ограждений здесь, разумеется, не было. Не раз случалось такое, что слабый духом падал в пропасть, так и не добравшись до вершины. Сейчас Сатор даже не вздрогнул, но он хорошо помнил свой первый подъем во время обряда инициации. Тогда ему казалось, что он ни за что не сможет взобраться так высоко, а бьющие молнии обязательно угодят прямо в него, превратив будущего правителя в горстку пепла.
В отличие от консула Клетиса, император предпочитал сохранять на своей голове часть растительности. Выбритые боковины черепа окружали островок густых темных волос, переходящих в косу, свисающую за спиной. Густые брови создавали на его лице ощущение излишней строгости, а каждая черта лица была словно высечена из камня.
Император остановился, чтобы слегка перевести дух и подошел к самому краю лестницы. Сильный поток ветра охватил его тело, но то осталось неподвижным. Внизу раскинулся его город. Он чувствовал, что тот будет принадлежать ему еще с самого детства, но никогда в это по-настоящему не верил. Сатор сомневался в этом, даже когда повел за собой мятежников, а очутившись на троне, сперва несколько растерялся, не зная, что ему делать и как поступать. Тем более не знал, каким правителем он хочет стать.
Далеко внизу, подобно обитателям гигантского муравейника, копошились сотни тысяч существ. Каждый из них был чем-то обременен, чему-то радовался и, без всяких сомнений, считал свое существование особенным, а свою жизнь бесценной. Будь то лант, ялг, хорт или любой другой представитель империи, он верил в собственную значимость и уникальность. Все они были убеждены в несокрушимости той империи, что собрала их под своими знаменами, и Сатор мечтал о том, чтобы хотя бы на мгновение разделить с ними их веру.
Раскинувшийся у его ног город напоминал оставшийся от некогда величественного древа пень. Пусть это сравнение и не льстило Корпаксу, оно все же как нельзя лучше подходило для его описания. Словно символизирующие возраст круги на древесном срезе, линии городских стен так же отражали эпохи развития имперской столицы.
Все началось там, где сейчас стоял Сатор. Первый камень, заложенный в основание Башни Бури, ознаменовал начало великой экспансии. Именно линия Публия стала сердцем, запустившим имперскую кровь практически во все уголки континента. Вобрав в себя жителей из числа покоренных народов, город стал разрастаться, и новые стены очертили границы вокруг линии Аквиния.
Тяжелая война с гномами, орками и эльфами унесла множество жизней, на какое-то время избавив императоров от необходимости расширения Корпакса. Шли столетия, и крупные кровопролитные войны канули в историю. Лишь появившийся в южных землях враг продолжал пить имперскую кровь. Появление линии Тибериуса произошло само по себе. Представители всевозможных народов попросту тянулись к столице не только как к экономическому центру, но и как к месту реализации возможностей. Стремительно обраставший пригородами Корпакс почувствовал необходимость очертить свои новые границы.
