Вздрагиваю, когда за спиной глухо захлопывается дверь, и так и
стою у порога сжавшись, пока не различаю, наконец, силуэт у окна.
Сердце ёкает, в крови мгновенно вскипает ненавистный яд радости.
Радости от встречи с этим проклятым… опекуном.
Словно не я ещё вчера бежала от него без оглядки! В ночь, в
дождь, грязь и неизвестность, готовая терпеть любые трудности —
лишь бы никогда больше его не видеть!
Но вот вижу — пойманная и доставленная обратно в его клетку… и в
груди предательски теплеет.
Силуэт — этот огромный рост, широкие плечи и грозная волевая
стать, не двигается. Я даже не могу понять, смотрит ли Глеб в окно,
или на меня, но, судя по позе, его руки небрежно сунуты в карманы
брюк. И едва я успеваю подумать об этом, как память предательски
подсовывает воспоминания об их горячей тяжести на моём теле, о
порочных прикосновениях там, где…
Сглатываю. Нет, я не должна так реагировать на него. Это
неправильно. Противоестественно!
— Нагулялась? — Его голос спокойный, но такой холодный, что мне
становится не по себе.
— Я… — Понимаю, что надо обязательно что-то ответить, но
что?
«Так рада тебя видеть!» — вертится на языке постыдная правда, но
я не могу. Это не просто унизительно, но ещё и смешно. Наивные
слова глупой девчонки. Очередной влюблённой дурочки, которым он
давно потерял счёт. И сколько их, таких, ещё будет — и после, и
даже параллельно мне?
— Я давал тебе время, Лина? — Силуэт ведёт плечами, локти резко
поднимаются, расходясь в стороны, и я вздрагиваю от лёгкого
звяканья пряжки ремня. — Давал. И время, и свободу, которой мало
кто в твоём положении может похвастать. Но вместо благодарности ты
выставила меня идиотом. Неужели это и был твой выбор? — Едва слышно
«вжикает», расстёгиваясь, замок его ширинки, и я невольно пячусь. —
Очень глупо. Но так тому и быть. И отныне всё будет по-другому,
так, как я скажу. — Тяжёлая пауза, от которой мне становится трудно
дышать. — Иди сюда, Лина. Живо!
— Глеб… — Пятиться больше некуда, и я загнанно вжимаюсь спиной в
дверь. — Глеб, послушай…
Он зло рыкает на моё неповиновение и в тут же секунду
оказывается рядом. Его ручища сгребает мои волосы на затылке,
заставляя со всхлипом запрокинуть голову.
— Я знаю, где ты была, Лина, и хорошо представляю, чем там
занималась, — рычит он мне в лицо. Отсвет уличного фонаря
выхватывает из темноты его черты, и я каменею от того, сколько в
них ярости. — Но знаешь, о чём жалею? Только о том, что не
избавился от тебя в самом начале, когда ты ещё была целкой и стоила
на порядок дороже. А теперь цена тебе — как обычной шлюхе, так что
не обессудь…
Швыряет меня животом на свой огромный рабочий стол. Летят на пол
пресс-папье и бумаги. Мужские ладони, те самые — тяжёлые и жаркие,
снова на мне… но они больше не ласковые. Злые. Грубые. Задирают
юбку, безжалостно рвут бельё…
А я всё ещё не верю. Нет, он не станет. Ведь это ОН, и он,
конечно, далеко не ангел… Но и НЕ ТАКОЙ!
А внизу, в холле, гости. Там музыка, фуршет, Мариэль блистает
идеальной улыбкой, Сигма наверняка травит анекдоты, может, даже,
подъехал Абрек, а Галина конечно же испекла мне обещанный именинный
торт…
Неловко разворачиваюсь, как раз в тот момент, когда оголённого
бедра касается твёрдая мужская плоть. Судорожно цепляюсь за ворот
его рубашки.
— Глеб, нет! Не надо, Глеб…
Замираем лицом к лицу, сплетясь дыханием и взглядами, и на
мгновенье кажется вдруг — сейчас он меня поцелует. И всё сразу же
вернётся к началу, но теперь я смогу сделать правильный выбор…
— Поздно, Лина! — глухо рычит Глеб. — Уже поздно!
Грубо дёргает меня на край стола, вклиниваясь бёдрами между
коленей. Платье трещит в его железных кулаках, обнажая грудь… И я
всё-таки делаю это. То, что уже поздно, что уже точно не поможет,
но чего давно и постыдно хочу — так же сильно, как и боюсь: неумело
прижимаюсь поцелуем к яростно сжатым губам Глеба…
