1 Не частная собственность, а культурное наследие
Мотя получил своё имя в честь собаки президента. Это была инициатива его бабушки. Она хотела, чтобы с этим именем жизнь у её внука сложилась успешно, чтобы оно символизировало преданность президенту и правительству, чтобы Мотя работал на благо людей и совершал только хорошие поступки.
– Как собаку зовут, так её и гладят, – приговаривала она.
Бабушка Моти умерла, так и не дождавшись, пока её внук построит успешную карьеру, воспользовавшись «преимуществом», которым она его наделила. После её смерти остался небольшой участок земли, на котором стоял покосившийся деревянный домик. Писать она не умела, поэтому не смогла составить завещание.
На следующий день после похорон бабушки пришли люди из ОПГ (особая правительственная группа) и сказали, что участок теперь является собственностью правительства.
Родители Моти намеревались отстаивать право на частную собственность. Они обратились в суд и даже попытались привлечь общественность. Но люди из ОПГ не отступали. В простонародье их называли «очень привилегированные граждане». Гражданами больше никого не называли, в официальных обращениях использовались формулировки вроде «местные жители» или «правильные люди». Суды и прочие службы, как правило (всегда), принимали сторону ОПГ. Простые люди боялись работников ОПГ и старались не связываться с ними.
Когда представители ОПГ находили удобный участок земли, они негласно приказывали судьям признать его культурным наследием, а затем передать им в собственность. Однажды глава ОПГ, генерал Грисс, обозвал культурным наследием берег живописной реки, а затем построил там себе роскошный дворец.
Люди из ОПГ выиграли очередной суд, который постановил, что земля, на которой находится домик Мотиной бабушки, является культурным наследием и принадлежит правительству, которое будет охранять её как заповедник. Позже они сожгли бабушкин дом, сровняли его с землёй, а на пустыре построили банный комплекс.
Когда у родителей Моти отняли дом, ему было семнадцать лет. В последний раз Мотя видел родителей перед судом. После суда они ему даже не позвонили. Он звонил им не переставая, но телефоны были отключены. Он жил в родительской квартире, ожидая их возвращения.
Однажды в дверь громко постучали. Мотя поспешил открыть дверь в надежде увидеть родителей, но увидел сотрудников ВРАЛИ (ведомственное разведывательное агентство ликвидации иностранщины). У порога стояли двое мужчин лет сорока, в кожаных плащах, похожих на мусорные пакеты.
– Ты Мотя? – спросил один из них гнусавым голосом.
Мотя испуганно кивнул.
– С вещами на выход, – сказал второй. – Твои родители объявлены СПИД.
– Что?
– Сбежавшие предатели и диссиденты, – пояснил другой. – Поскольку ты являешься несовершеннолетним родственником СПИД, ты должен проехать с нами. Собирайся.
У подъезда стояла чёрная машина с тонированными окнами. Соседи осторожно выглядывали из-за штор, глядя, как Мотю сажают в салон. Чёрная машина привезла Мотю в отделение ВРАЛИ.
В подвале его молча разглядывал старший специалист.
– Ты ещё молодой, – наконец сказал он. – Не порти себе жизнь. У тебя два пути: либо мы признаём тебя пособником СПИД и отправляем в приют, либо ты подписываешь эти бумаги, и правительство закрывает глаза на то, что ты родственник СПИД.
– Я же ничего не сделал, – в недоумении ответил Мотя.
– Сделал, – холодно сказал специалист. – Ты родился в семье СПИД, которые предпочли жизнь на западе. Наши люди не должны думать, будто на западе жизнь лучше. Иностранщина – это яд, отравляющий патриотические скрепы наших людей. Разум твоих родителей отравлен, мы должны убедиться, что ты не такой. Мы боремся с иностранщиной, а ты либо помогаешь нам, либо нет.
