«Бьюик» рванулся с места и въехал во двор виллы через открывшиеся ворота. Резко затормозил, клюнув капотом. Тут же открылась задняя дверца, и из машины выбрался упитанный старичок. Он был одет в светло-синюю футболку, которая выделяла его рахитообразный животик, хилые руки, явно выраженную сутулость и широченные шорты, скорее всего похожие на юбку, чем на мужскую одежду. Все это совершенно не гармонировало с лицом старичка, на котором божественной дланью с самого детства великодушно была отпечатана учёная степень.
Так оно и было на самом деле.
Ещё ребёнком он проявил не дюжие способности, лишив, тем самым, себя обычного детства и к семи годам его фамилия заняла первую строку в списке исключительно одарённых детей элитного колледжа. Уже тогда определилась его склонность к точным наукам и биологии. Со временем она переросла во всеобъемлющую любовь к медицине. И в пятнадцать лет он поразил научную общественность страны блестящим исследовательским трудом, основанным на проблемах импринтинга. Именно тогда фамилия Дворецки впервые мелькнула на страницах прессы. Журналисты нарекли его юным гением, с трудом разбираясь в том, что представляет собой импринтинг.
Но, всё бы ничего, да только импринтинг был также непонятен и безынтересен простому читателю. Поэтому шумиха вокруг юноши вскоре утихла, в следствии чего Дворецки впервые в глубине души затаил обиду на людей – его слава оказалась скоротечной, непрочной, не дав насладиться собой сполна. И более того, Дворецки поразила показушно-откровенная праздность обывателя, который, чуток потаращившись на эдакое очередное вундеркиндное чудо, уже вскоре столь же откровенно не преминул на него же плюнуть, лишь осознав, что оное чудо не имеет ничего общего с понижением налогов и с грядущим празднеством Дня Конституции.
Именно тогда впервые Дворецки огляделся вокруг себя и увидел, что он вовсе один одинёшенек. Что его окружают лишь однокашники, которые даже близко не соответствует понятию «твой друг». Скорее наоборот, он увидел себя в окружении скопища завистливых юнцов, факт пребывания которых в колледже определялся исключительно толщиной кошельков их родителей.
Что же касалось родителей самого Дворецки, то он их почти не помнил. Они проживали в другом городе и были весьма довольны сынком – стипендиатом. Усадив, своё одарённое чадо в четырёхлетнем возрасте на плечи государства, они двенадцать лет не утруждали себя родительской опекой. В течение учебных семестров хранили гробовое молчание, нарушая его лишь на Рождество поздравительными открытками. В дни летних каникул доставали из шкафа бойскаутские шмотки и, облачив в них своего вундеркинда, незамедлительно отправляли его в один и тот же оздоровительный лагерь. Но и эти крохи семейных взаимоотношений Дворецки наблюдал только до десятилетнего возраста.
Затем и они прекратились.
Испытав в столь ранние годы откровенное отчуждение близких, юноша стал малообщительным, замкнутым. Его существование полностью протекало в стенах учебного заведения. Впрочем, то, что происходило вне колледжа, Дворецки мало тогда не интересовало, он как бы вычеркнул из своей жизни внешний мир, наполненный обывательским равнодушием. Но, при этом, он всё же не был ему совершенно безразличен, как это могло показаться на первый взгляд. В свободное от занятий время, юноша размышлял о нём, и тогда мир представлялся ему мозаикой бесцельно снующих образов, сонмищем паразитов – алчных и похотливых в своём стремлении к удовольствию. Внешний мир вызывал в нем чувство отвращения. Тогда-то и принялся его мозг порождать «забавные идеи», как изволили выразиться наставники юного гения. А уже вскоре Дворецки сумел убедить руководство колледжа в целесообразности предлагаемых им экспериментов. В итоге чего, в руках юного гения оказался затребованный им научный материал – человекоподобные обезьяны.
