6 июня. Первая запись
Вчера на встрече я познакомился с профессорами Михаилом Веденковым и Давидом Севаняном, академиком Григорием Багреевым и психотерапевтом Валентиной Говорухиной. Точнее, Саня познакомил меня. Если бы не профессор Александр Курчакин – сидеть бы мне в моей каморке два на три метра до скончания дней.
Всё обсудили и договорились начать исследование в последний месяц осени. Да, до ноября ещё целых полгода, однако и подготовка предстоит основательная. С первыми холодами найти желающих изолироваться на три месяца станет попроще, но так как выборка подходящих кандидатов крайне мала, поиск мы начнем как можно скорее.
Дело в том, что мы решили предлагать участие в эксперименте только людям с диабетом первого типа, а это всего четыре процента от населения страны.
Почему именно они? Испытуемые не должны догадаться, в чем суть эксперимента, чтобы результаты получились релевантными. Так что особенно сложным оказывался вопрос доставки препаратов.
Профессор Веденков предлагал просто подмешивать нужные препараты в пищу, но я возразил, что люди в условиях свободного проживания в ограниченном пространстве могут меняться едой, не доедать свои порции, иметь различную степень усвояемости, а это ведет к сложностям с расчетом нужной дозировки и определению зависимости полученных данных от выданных препаратов. Профессор Севанян согласился и предложил вводить препарат внутривенно. При таком подходе решалась проблема дозировки, но возникала новая – психологическая. О чем нам и сообщила доктор Говорухина.
– Когда объектом исследования является человеческое поведение, все факторы, влияющие на него, помимо тестируемых препаратов, должны быть максимально стабилизированы, нормализованы и сведены к возможному минимуму. А люди реагируют на ежедневные уколы хоть и по-разному, но всегда негативно. Даже персонал не должен знать, кто, что, сколько и зачем получает, чтобы избежать эффекта Розенталя.
– Тут согласен, персоналу знать никак нельзя, – кивнул Багреев. – До завершения исследования и публикации результатов все нужно хранить в секрете.
Признаюсь, мне тоже сразу не нравилась идея с уколами, если это вообще можно было назвать идеей, а не вариантом, который просто первым делом приходит на ум. Если санитары узнают, кому из испытуемых какие препараты дают, это может создать у них определенные ожидания, которые отразятся на их поведении, а потом и на поведении испытуемых. Уколы, которые заставляют нервничать, или таблетки, которые можно спрятать под языком, а потом выплюнуть, – вот из этого нам приходилось выбрать.
Я же хотел, чтобы дозы и состав выдаваемых испытуемым препаратов менялись динамически, как и получаемые нами данные о биохимическом балансе их организмов.
Итоговым решением я обязан моей дорогой жене. У Алисы диагностировали диабет первого типа, еще когда мы учились на втором курсе университета. Сначала мы думали, что это просто недомогание, и списывали ее состояние на стресс из-за учебы, работы, сессии. При первом посещении врач в поликлинике не придал симптомам особого значения. Сказал, что это авитаминоз, и порекомендовал пропить курс витаминов. Но после первого обморока мы с семьей Алисы отправили ее на обследование в больницу и выяснили настоящую причину.
Все последующие годы ее недуг постоянно висел над нами дамокловым мечом, даже если мы старались не думать о нем или вовсе притворялись, что его нет. Особенно остро вопрос встал, когда мы начали обсуждать детей. Кажется, это был 2013-й или 14-й год. Я тогда как раз смог получить место старшего лаборанта в одном небогатом петербургском НИИ. И хотя ее зарплата официантки была все еще больше моей, мы наконец смогли себе позволить чуть больше, чем просто жить.
