Я еду в троллейбусе с Марией. За окном дождь и унылая серость. Дома похожи друг на друга: маленькие двухэтажные здания с небольшими окнами и бежевого цвета. Они похожи на картонные коробки, в которые кладут старые фотографии, диски и книги. Память – это чувства, а чувства – болезнь. Троллейбус остановился, и поток людей вошел внутрь, не оставляя места пройти. Кислорода все меньше, и кашель начал душить меня. Кашлять нельзя. Я пытаюсь сглотнуть мешающее в глотке, устранить приступ, но на глазах появляются слёзы. Быстро вытираю их, чтобы никто не заметил. Мария коснулась моей руки в знак поддержки, но лишь на мгновение. Я хочу сдаться и покашлять, но я держусь. Мария останется одна, если я это сделаю. Она лишилась родителей из-за болезни, мне нельзя, чтобы она потеряла и меня.
– Здесь свободно? – спросил мужчина с маленьким ребёнком.
– Да.
Мужчина с длинными волнистыми волосами сел на место, пристегнув дошкольника ремнями. Его руки были в мозолях, но он пытался их реабилитировать кремом, что торчал из рюкзака.
– Этот крем не поможет, – сказала я. – Попробуйте Джентл.
– Вы врач?
Я кивнула.
– Спасибо.
Троллейбус снова остановился, но никто не зашёл. Это плохой знак.
Мария встала, чтобы выйти на своей остановке. В школе она не будет снимать маску безразличия, чтобы не попасться.
Кашель снова начал щекотать мне горло, но я взяла бутылку воды и сделала глоток. На недолгое время мне хватит.
– Лечите людей от болезни или диагностируете?
– Лечу.
– Тяжело, наверное.
Он болен, и я знаю это. И он знает, что я тоже.
– Это моя работа, – сказала я с твердостью, – страдания закончатся и наступит спокойствие.
Троллейбус остановился на долгое время, чтобы все дети могли выйти. Я снова схватила бутылку воды. Я могла освободить себя от приступа лишь в своём кабинете, где никого нет. Потерпеть десять минут.
Мужчина смотрел в окно, и я решилась оценить его внешность. Красивый. Если бы не подавление чувств, у него было бы много поклонниц. Его руки говорили об одном: он работает на одном из нескольких заводов. Ему, наверное, больно все трогать такими руками. Не день, а сплошная пытка. Я сама бы побежала в любую больницу сдаваться, чтобы это не терпеть.
Троллейбус двинулся, и я чуть не закричала от облегчения. Осталось пять минут, и мне станет легче. Я встала с места и подошла к дверям, где на поверхности было приклеено объявление. Все знают правила наизусть.
«Чувства и эмоции- враг народа.
Эта болезнь съедает изнутри, и люди придумали действенную вакцину. Процедура болезненна и требует взятия крови. Вакцина обязательна.
Первые симптомы – кашель и отдышка. Второй симптом – кровь из носа.
Третий симптом – проявление любви.
Это противозаконно.
Мир прекрасен. Нет никакой боли. Нет болезней.
Не забывайте проходить обследование раз в год.
Если Вы знаете человека, у которого проявились симптомы, срочно обратитесь в службу безопасности граждан».
Смешно. Нас немного, но мы научились справляться с симптомами. Кашель проходит, кровь идет в редких случаях.
– Тоже выходите?
Мужчина стоял рядом со мной, держась одной рукой за поручень, другой прижимая ребенка. Объятия разрешены только до определенного возраста. Когда ребенок поступает в первый класс, телесные контакты становятся реже.
– Больница на этой остановке, – я посмотрела снова на объявление, – давно диагностировались?
– Почти год назад.
– Оно и видно, – я кивнула на руку, где мозоли уже покрывали большую часть ладони. – Вам следует обратиться к диагносту, он проведет ряд косметических манипуляций. Заодно проверит все органы.
Я говорила своим официально-деловым тоном. Кашель снова начал душить меня, и я чуть не сдалась. Троллейбус остановился, и я восторженно вздохнула. Двери открылись, и я пулей выскочила на улицу, где было легче дышать. Дорога занимала минуту, половину минуты до кабинета, а там я смогу откашляться и принять лекарство. Никто не услышит, так как там много больных. Шаг за шагом, я прятала свои слезы. Горло хотелось разорвать от того, как сильно першило. Я смогу.
