Вот оно, настоящее счастье! Резинки респиратора натёрли за ушами – избавиться от него, снять липкий комбез инфекционной защиты, мокрые от пота футболку с бельём, шагнуть под тугие, щекочущие струи душа. Старательно покрывать себя облаком апельсиновой пены и почти физически ощущать, как горячая вода уносит грипп и ветряную оспу.
Два часа до лекции. Инга влезла в хрустящий, свежий хирургический костюм, закрутила пучком соломенные пряди и вышла из красной зоны.
Теперь – самое трудное: объявить смертный приговор.
Спустилась на этаж. По коридору больницы шаркала рваными тапками пенсионерка в пижаме, сильно задирая правое плечо. Инга сразу выделила её среди пациентов, которые шатались по коридору с выражением крайней занятости на лицах и огибали дальней дорогой сердитую медсестру; схватила за рукав.
– Душечка! – обрадовалась бабушка. – Где тут автобусная остановка?
Смотрела она требовательно: ну что, в самом деле, такое – куда могла запропаститься остановка? Ехать же надо. Пальцы с узлами синих вен тряслись, мяли бланк направления.
– Пойдёмте. – Инга подхватила сухонькую, невесомую руку и маленькими шажками повела старушку за угол, через рекреацию.
– А скоро приедет? – вопрошала пассажирка. – Мне Танюшку в сад.
– Вы на кушеточку приляжете, отдохнёте, там и приедет, – успокаивала Инга. – Голова-то болит?
– Вот с утра уколола рыженькая, меньше тянет, а то всё грызло, грызло.
Пожилые люди, вполне разумные в знакомой на ощупь квартире, совершенно теряются среди казённых стен.
Со стариками Инга чувствовала себя проще: на сколько бы лет ты ни выглядела – для восьмидесятилетнего в любом случае будешь «внучка», тут все равны. Её жутко раздражал собственный внешний вид, невысокий рост, наивные карие глаза, словно она ещё в школе учится. Каждый новый знакомец с первого взгляда решал: «Блондинка-малолетка, IQ на уровне канарейки», и давай, докажи обратное, пробейся за снисходительную улыбку! А старикам ничего не надо доказывать, главное, о здоровье спроси – и подружитесь.
Перед железными дверьми с табличкой «Томография» металась крашенная хной медсестра. Увидев приближающуюся парочку, взмахнула пелёнкой:
– Ой, да где же вы нашли-то?!
– Людмила, так из больницы все пациенты сбегут. – Инга усмехнулась и поправила очки в чёрной массивной оправе.
Передать бабульку кудахчущей медсестре, взять в лаборатории биопсию – и к себе, в инфекционное. Час сорок до лекции, ещё на метро ехать.
Надо сказать ему… Сегодня же надо сказать.
В одноместной палате витал запах одеколона, древесно-мускусного, с кедром; даже сквозь маску пробился аромат. Алексей смотрел в окно, опираясь на подоконник. Его широкую мускулистую спину обтягивала синяя майка.
Бегал в парке и подцепил клеща, привезли с подозрением на боррелиоз, а когда пришли анализы… Инга проверила всё тысячу раз. Упросила прийти к ним, в «чумной барак», профессора Трушкина, мэтра онкологии. Но теперь уже сомнений не осталось.
– Алексей, мне нужно вам сообщить…
Он резко развернулся, улыбнулся смущённо, по-доброму. Из-за короткого бобрика уши сильнее торчат, а взгляд такой, точно сейчас схватил бы на руки – и закружил, да белого халата боится.
Инга глубоко вздохнула, чтобы успокоить колотящееся у горла сердце. Сказала почти ровно:
– Готовы результаты биопсии, там…
– Я знаю, – мягко перебил Алексей, накрыв одну ладонь другой. Говор у него питерский, мурлыкающий, и северная тонкая кожа обтягивает скулы. Желтоватая кожа: неудивительно, при таком-то диагнозе.
– Обследовался в частной клинике, две недели назад ещё сказали, что рак поджелудочной. И что его не оперируют.
Инга взорвалась, швырнула папку о тумбочку:
– Так чего же ты, гад, бегал? На Каширку надо было ехать ложиться, а теперь, с боррелиозом, тебя и не примут! Я ещё завтра с Трушкиным поговорю, может, он…
