Beethoven, Grosse Fuge op. 133
«Tu ad liberandum suscepturus hominem,
non horruisti Virginis uterum»
Te Deum
Начинался один из тех дней, в которые человек чувствует себя спокойно и беззаботно, как в детстве.
Безмятежным было утро, когда господин с европейским именем открыл глаза и увидел привычную в летние дни полоску солнечного света, пробивающуюся в тонкую щель между плотных штор. Он не спешил вставать с просторной мягкой кровати, лежал ещё половину часа потому, что шёл третий день его отпуска и сегодня, после обеда он улетит к морю вместе со своей женой, которую звал Амали (хотя это совершенно никак не соответствовало её настоящему имени – оно просто не нравилось ему, что он, конечно, деликатно скрывал). Она лежала под невесомым одеялом рядом с супругом; он чувствовал тепло её тела, гибкую излучину бёдер, нежность почти юношеской кожи. Пока она ещё крепко спит.
Для этого путешествие супруги запланировали важную миссию.
Когда господин, которого мы будем именовать просто П., делал предложение своей второй жене, она была уверена, что под её сердцем будет стучать сердечко маленькой копии мужа. Амали видела в супруге ускользающие тени воспоминаний о собственном отце: минутная задумчивость глаз, чуть заметная серость колкой щетины, которую ещё девочкой она ощущала, целуя грубую щёку родителя, энергичное движение рук на руле во время маневрирования автомобиля и ещё какие-то мелочи, которые как бы не замечаешь в миг их созерцания. Она хотела сына, который будет носить имя её отца; господин П. был не против таких планов.
Они решили создавать дитя у моря.
Мы называем нашего героя «господин» не потому, что он стар и солиден – он ещё молод. Амали нравиться в нём всё: самоуверенность, горделивость, организованность, умение брать на себя ответственность; одеколон, модный зауженный пиджак с накладками на локтях, открытый лоб с забранными назад волосами, блестящая кожа брендовых туфель, большой автомобиль, ужин в ресторане время от времени. С мужем связана и просторная квартира в новом доме с панорамными окнами, которые плотно зашторивались, и она могла спокойно спать до полудня, не чувствуя бьющего в лицо солнца. Нравилось всё это молодой женщине и потому, что она считала это своей заслугой, она это создала рядом с собой и мечтала о таком мужчине с детства.
Когда Амали училась в университете, она томилась от скуки. У всех её подружек были постоянные любовники – у неё же не было продолжительных отношений. Она не считала себя дурнушкой, пара недостатков, конечно, как и у всех. На её лице доминировали большие выразительные глаза, нередко украшенные накладными ресницами, при том, с определённой долей вкуса. Она умела хорошо одеться, и сама себе делала подарки в память о своём папочке, который оставил ей некоторое наследство и жильё. Она эволюционировала как гусеница в бабочку с первого курса до финала обучения. От подруг она научилась скрывать недостатки и демонстрировать достоинства, у неё прорезались крепкие зубки и острые коготки для самозащиты. Она привыкла к одиночеству, сберегала себя, и верила, что найдёт того самого, который будет ей заступником.
Находясь в летаргии ожидания, в коконе созревания красоты, она тянула свои дни, скрепляя их тягучесть полусном бытия, со скучающим видом разглядывала профессоров за кафедрами, автоматически писала конспекты, читала нужные учебники, заучивала пройденное, на среднем уровне выдавала это на экзаменах, затем забывала. В ней не видели особых перспектив. Про таких говорят «звёзд с неба не хватает». В свободное время она гуляла с подругами, проводя время так, как вся молодёжь в серой своей массе. Девушки ездили по ночным клубам и стреляли глазками в прилично одетых мужчин с портмоне. Иногда Амали приглашала однокурсников к себе домой – она пользовалась преимуществом собственного жилья. Это составляло ей некоторую дополнительную респектабельность. Иногда у неё появлялись кавалеры, но в их ухаживаниях чувствовался формализм и халявное желание хорошо провести время в тёплой квартире, отдохнуть от общественных душевых и шума общежитий. Между собой они говорили, что секс с Амали был абсолютно безынтересен и лишён какой-либо чувственности. В коконе самоохранительного созревания она находилась и в отношении половом, совершенно не желая тратить свою женскую энергию на человека, который не имеет для неё серьёзных перспектив. Раз лишившись девственности, глупо было хранить тень целомудрия, да и с природой спорить было бесполезно. Ей хотелось естественных наслаждений телом, разум же включал режим сбережения женской тайны; она считала, что в резервуарах её тёмной энергии мечутся дикие страсти. Пока не стоит быть расточительной. Складывалось такое впечатление, что Амали её партнёры не вдохновляют и им следует быть изобретательнее.
