Огромный зал поражал воображение
своим убранством. Белый мраморный пол был наполирован до такого
блеска, что отражал расписной потолок с позолотой и лепниной.
Величественные золоченые колонны возвышались над всяким, кто входил
в этот зал, на добрые пять метров. По этим могучим исполинам,
извиваясь, тянулся изящный зеленый виноград. Для содержания
винограда были выделены целых три рабыни, в обязанности которых
входило следить, чтобы, не дай боги, виноград не разросся больше
чем должно быть. Это был специально выведенный декоративный
виноград, только чтобы восхищать гостей. Стены были украшены
благородным красным деревом и шелком. А на дальней стене
располагались высоченные окна, занавешенные тяжелым бардовым
бархатом. Тысячи свечей в золотых канделябрах освящали зал для
приема гостей, но царицей среди них была гигантская золотая люстра.
Паникадило олицетворяло собой солнце и сияло так же ярко, как и
звезда.
И посреди всего этого великолепия
ближе к окнам на небольшом возвышение стояла скамья из красного
дерева, тонкой резьбы. На скамью было накидано множество золотого
бархата подушек для удобства хозяина сего шедевра эмиратского
зодчества. Собственно, сам хозяин как раз с большим удобством
сейчас и располагался на скамье. Это был мужчина средних лет,
смуглый, черноволосы и черноглазый, впрочем, как и все в южной
части страны, худощав. А еще он был торговцем, лишь чудом
получившем титул мира, и теперь держался за него всеми своими
силами. Но надо отдать должное: большую часть своего состояния он
заработал сам.
Увидев меня, тихонько бредущую под
руку со служанкой, чуть не спотыкающуюся на ровном месте, мир Малик
лишь поморщился. Особой любви ко мне мой супруг не испытывал,
скорее я для него была очень и очень неприятна. Он считал меня
молью бледной, не больше. Тем не менее он поднялся и с ласковой
улыбкой распахнул мне навстречу руки, будто и правда любящий муж.
Служанка помогла мне дойти до конца, и я поклонилась.
- Возлюбленная моя жена, я безмерно
счастлив, что тебе сегодня лучше. – сказал муж.
Вообще Малик предпочел бы, чтобы я и
дальше провалялась в постели, а еще лучше в своем загородном
поместье. Я бы тоже была не против, здесь наши желания сходились,
но приличия не позволяли. На торжестве будет мой отец и эмир, а
значит и я обязана присутствовать. Только после этого мне можно
было выпрямиться, но ответной тирадой все же разразиться надо
было:
- Достопочтенный супруг мой,
благодарю вас за заботу. Я не могла не поздравить вас с днем вашего
рождения. Да будут ваши дни светлы, а небо ясным над головой, да не
оставят вас боги милостью своей, да продлятся ваши дни и не
сотрутся ваши деяния в веках. – текст этот оставался неизменным с
нашего знакомства.
- Только ради того, чтобы услышать
от тебя столь приятные речи, и стоило появится на этом свете. А
теперь не будем и дальше заставлять гостей ждать. – и Малик
опустился обратно на скамью.
Служанка помогла мне пройти за
скамью и встать, сама же она быстренько исчезла. Стоять в тяжелом,
душном зеленом платье – я хоть и сгоревший, но маг; под покровом,
да еще и в перчатках, было ужасно, жарко и мучительно. Но положение
обязывает. Убедившись, что я стою и не собираюсь падать, муж
хлопнул в ладоши, и рабыни открыли дальнюю дубовую резную дверь, за
которой уже собрались гости.
Стоит, наверное, посочувствовать
ирам. Они не имели права прийти на торжество раньше, а уж опоздать
хоть на минуту означало нанести смертельное оскорбление миру. А мир
вполне может начать чуть раньше или чуть позже начать торжество.
Вот и приходилось беднягам по часу сидеть в зале ожидания. Миры же
могли немного и задержаться. И чем благороднее мир, тем больше
может растянутся его «немного».
