ПЬЕСА В ДВУХ КАРТИНАХ
Действующие лица:
Иванов Семен Семенович, управдом, 45 лет
Петров Даниил Андреевич, командир РККА, 25 лет
Нина Сергеевна, его жена, 27 лет
Виктор, его пасынок, 9 лет
Татьяна, его сестра, 23 года
Сидоров Макар Васильевич, дворник, 50 лет
Евгения Павловна, его жена, 45 лет
Мария, их дочь, 20 лет
Гулин Ефим Дмитриевич, инженер, 30 лет
Мохов Авдей Игнатьевич, завскладом в/ч, З5 лет
Архипова Антонина Никитична, учитель. 35 лет
Попова Ульяна Захаровна, учитель, 35 лет
Курашова Софья Николаевна, пенсионерка
Женщина – почтальон
Место действия – Ленинград
Время действия – конец августа 1941 года
Сквер возле жилого дома. В сквере скамейки, возле дома куча песка. Окна дома – в перекрестьях бумажных полос. Дверь одного из подъездов завешана объявлениями.
Утро. Трамвайные звонки и скрежет колес на рельсах в отдалении. Песня, перебивающая мотив популярного танго. Из подъездов дома время от времени уходят семейные группы и одиночки с вещами и чемоданами. У двери жилконторы сидит и вяжет Курашова. Сидоров подрезает кусты.
Еще поют про чью-то боль
Неостановленные диски,
А мы прощаемся с тобой,
А мы с тобой уходим в бой:
Над нами свастика нависла…
А жизнь одна, а жизнь одна —
Другой не знаем и не просим,
Но, чтобы к нам пришла весна,
Мы все уходим в эту осень.
Свинцом наполнилась Нева,
Дома стоят как баррикады,
Как форты смотрят острова,
И не нужны уже слова —
Их заглушает канонада.
А жизнь одна, а жизнь одна…
Незащищенно смотрят в мир
Перебинтованные окна,
И в тишину пустых квартир,
И в тишину пустых квартир
Безмолвно входят похоронки.
А жизнь одна, а жизнь одна…
И пусть поют про чью-то боль
И Аргентина, и Гренада,
Но мы должны закрыть собой
И город, данный нам судьбой,
И острова. и баррикады…
Мы выпьем боль свою до дна,
Пройдем осеннее ненастье —
Ведь жизнь одна, судьба одна,
А им нужны весна и счастье.
К у р а ш о в а (Сидорову). Смотрю на вас, Макар Васильевич, – на душе легче становится. Работаете, будто ничего в мире не происходит.
С и д о р о в. Не запускать же сад… Только смотреть на эту благодать некому, да и у оставшихся настроение не то…
К у р а ш о в а. Пустеет дом, пустеет.
С и д о р о в. Мне-то об этом не рассказывайте: сам ежедневно повестки разношу кому в военкомат, кого на окопы призывают, а кто сам в ополчение уходит. И без конца об эвакуации говорят. Слово какое-то неслыханное выдумали.
К у р а ш о в а. Слово для нашего города привычное. Построен-то он при границе, вот и приходится всякий раз с началом войны думать об эвакуации. Когда Наполеон шел на Москву, весь петербургский двор сидел на чемоданах. Но тогда господь не допустил. А как сейчас сложится? Сами не собираетесь уезжать?
С и д о р о в. Какие переезды в наши годы?
К у р а ш о в а. Это же необходимость, война… Николай Федорович так говорит.
С и д о р о в. Войны не бесконечны, что же бегать туда-сюда?
К у р а ш о в а. Но есть постановление Ленгорисполкома.
С и д о р о в. Вы же не уезжаете?
К у р а ш о в а. Так Николая Федоровича оставили здесь, при заводе.
С и д о р о в. Что-то давно его не видно.
К у р а ш о в а. Работает по 10—11 часов, а то и больше.
С и д о р о в. Один? Или есть еще энтузиасты?
К у р а ш о в а. Есть. Все оставшиеся так работают. Время военное.
С и д о р о в. А мы дочку ждем. Где-то неподалеку воюет. Вернется, а в доме никого? Некрасиво получится.
К у р а ш о в а. И точней не знаете, где она?
С и д о р о в. Была под Лугой. А где теперь – не знаю. Но может появиться в любой день – расстояние не ахти какое…
К у р а ш о в а. Вот и все мы чего-то ждем…
Курашова уходит в подъезд. Сидоров продолжает стричь кусты. Через сквер к дому идут Петровы с продуктами.
