Пять часов ad tondendas, «после сдвига». Пять часов, две минуты… В переводе на «континентальное» время, время Большой Земли – откуда все сюда приезжают и куда все страстно мечтают уехать из этой чёртовой дыры! – это шесть ноль два. Какая, к чертям разница? В пределах Зоны время считается по АТ, по сдвигу, его определяет в Някимволе центр точного времени Компании, и дважды в сутки, на состояние двенадцати часов полудня и двенадцати полуночи показатели корректируют. Можно представить, какая уймища работы, даже если всё это делают машины. Конечно, когда на мониторе какого-нибудь сэндпакера[1] в Когалымской фактории или Артели Муравленко, на дальнем производственном участке, вспыхивает такая надпись, работяга матерится – если он умеет это делать, конечно! – и запускает программу пересчёта конвойных часов. Других слов для умников из Аналитического Центра не подберешь: кто еще мог изобрести это название: «конвойные часы», guardshours, унизительное для свободного человека?! Да, платят не за «рабочие», а за «конвойные», те, которые ты провёл в пахоте на Компанию; за остальные насчитывают по усреднённому тарифу, хотя не всем: все, начиная с пятого кластер-чина получают по полному, это ведь менеджеральная элита, это аппарат, это руководство…
Да и они тоже тут под конвоем, если вдуматься.
И подчинённые, и начальники, и работяги, и мастера участков, операторы и инспектора – под неусыпным бдением фиксирующих аппаратов самых различных служб: и департаментов ГУЛАРа, и Санитарной полиции, и Службы обеспечения толерантности, и Протокольного отдела, и, наконец, Департамента Естественной Безопасности.[2] Все под колпаком… Их микрофоны рассованы по станции, и он не ручается, что один такой сейчас, например, не под его задницей… Тот услышит всё. Станция на круглосуточном контроле, всё идёт в запись, в «чёрный ящик», как на борту какого-нибудь звёздного крейсера. Мало ли что…
Может быть, услышит даже мысли, хотя способности нейромеханики преувеличены: голова у него пока без шрамов, по крайней мере, ничего не вживлено, это он знает точно.
Ладно… Надо сконцентрироваться на том, что определили приборы. Хотя определили негусто. Перемещение «условно белкового вещества» между телеметрическими датчиками Один и Два. Это между Вагонами и Самолётом, как он их называет. По прямой – два километра. От Станции первый контрольный датчик отстоит на все четыре километра, так что анализаторы станции его не видят, слепы, они на три километра стреляют своими невидимыми щупальцами, максимум… Что это?
Опять НБО?
Значит, вопрос: отправлять отчёт или нет?
Можно отправить. Его наверняка сунут в корзину. Они уже пресытились. НБО, «неопознанные биологические объекты» уже даже не тайна, а так, анекдот. Года два назад кто-то из работяг написал в стандартной анкете, на вопрос: «с кем вы пили?»: мол, с НБО. Прошло! В Аналитическом Центре даже имя успели какое-то придумать, такому яркому нарушителю производственной дисциплины радостно подкатили 47-ю статью. Прямо подпоручик Киже. Потом скандал большой был, замяли.
А с другой стороны: но что это?
Третий случай за месяц. И все в треугольнике первого, второго и третьего датчиков. Между Лимузином, Вагонами и Самолётом. Есть какая-то связь? Кто его знает…
Не ему разбираться.
А другой стороны: кому же, если не ему?!
Байм оторвал глаза от экрана. Они упёрлись в стопку белой бумаги, в контейнере, специальной марки «SHSQ»,[3] для отчётов и цанговый карандаш с символикой SDC. Скоро предстоит писать очередной отчёт.
Хорошо…
Он пощёлкал кнопками клавиатуры, в сколько-то-там-тысячный раз осматривая периметр Станции. Он тут уже три года. Это две тысячи сто девяносто штатных просмотров, не считая взглядов мельком. Можно умножить на сто – правда не пострадает. Вон первый датчик, «Вагоны». Скукоженные горбы крыш и уцелевшая тележка – четыре колеса, перевёрнутая и вспоротая по брюху цистерна. На двух колесах – зелёная стылая мякоть, тем не менее, твёрдая как кевлар; два поедены «белой плесенью», скоро отвалятся. Превратятся в прах, пыль…
