Мне казалось, что ситуация – неизбежная и безвыходная. Тупиковая.
Я поднимался с отцом по тропе, в лес. Стезя вела к вершине, где диск пламенного солнца слепил глаза. Лучи обнимали высокие сосна, тем не менее, на земле царил полусумрак. Свет с трудом доходил до земли, только на тропе я различал светило. Лес поднимался в гору, потому что имел скалистый, труднопроходимый ландшафт. С высоты птичьего полёта он тёмно-зелёным ковром лежал на горных хребтах нашего края.
Я пыхтел, потел. Ноги болели. Я шагнул, поднимая свою тяжёлую тушу, и почва под ногами почувствовалась слабой и мягкой. Нога заскользила, земля рыхлой полувязкой субстанцией покатилась на склон. Я падал. Трудный крик вырывался из горла. Зрачки глаз расширились, рука по рефлексу схватилась за первое попавшее. Трава. Я держался за клочок травы, а земля под ногами продолжала хлопьями скатываться к низу. Да, банальная смерть – оборваться с горы и превратиться в кровавую лепёшку, разбившись о дно. Я скатывался. Кожа на руках раскрылась в ранах и ссадинах. Ничего не спасало, мне оставалось смотреть в спину отцу, не подозревающего о моём падении. Кто знает, может, он поднимется на вершину, оглянется, а меня нет. Я – месиво с кучей переломов и вывихов. Моё израненное тело съедят птицы и звери. Я умру нелепой смертью для индейского племени. Ха-ха! Смешная участь!
Камни врезались в плоть. Я ожидал быстрой смерти… но процесс затянулся. Лучше сдохнуть быстро, нежели умереть в долгих мучениях. Я продолжал скатываться и скатываться. Принялся уже отпустить руки, перестать бороться за жизнь. Но одна часть разума запротестовала.
Метр от отца. Руки с жадностью хватали за что угодно, но лишь бы выжить. Та часть рассудка взяла верх, и я сумел выкрикнуть:
– ПАПА!
Он обернулся. Его глаза, казавшиеся узкими от тяжёлых век, раскрылись.
– Сынок!
Отец ринулся ко мне. Он заскользил ногами, словно с горки, и подал руку. Другой ладонью взялся за дерево, чтобы самому не оборваться.
Я впился ногтями в предательскую почву. Пришлось отпустить одну ладонь. Отец… мой спаситель… Я потянулся свободной рукой к нему. Давай… давай же!
– Быстрее, слабак! А то мы будем танцевать на твоих костяк, щенок! – закричал отец, и морщины, избороздившие его смуглое лицо, помножились от маски ярости и гнева.
Сердце прыгало и скакало в грудине. Улюлюкало, как индеец хороводом кружится у костра. Я сделал рывок телом и схватил руку отца.
Папа вытащил меня, дёрнув резким движением. И мы оба с тяжестью дышали, смотря на пригоршню блеклой земли, скатывающейся на склон. Услышали грохот. Он бы звучал сильнее, если бы я составил ей компанию.
Отец плюнул в сторону и дал мне оплеуху.
– О чём ты думал?!
Я застонал, массируя горящий затылок.
– Вставай, и идём дальше.
Я встал, не споря с отцом. С вождями спорить – одна морока.
На этот раз пошли иным путём. Отец оставил пёстрые ленточки на деревьях, сообщающие о шаткости тропы. Другие индейцы, проходящие по той дороге, осведомятся в опасности и перейдут на другую.
Я поджал зубы.
Мой отец – та ещё заноза. Он пытался сделать из меня бойкого и прыткого индейца. Но я… не родился таким. Мои сверстники превосходили меня в стрельбе из лука, охоте и разжигании костра. Я во всём уступал, кроме ума, конечно. Отец говорил, что это пока я могу не переживать. Но сейчас наступил момент, когда выбирают мужчину. Все сыновья индейского племени должны собраться на вершине Великой горы. Пройдёт обряд и начнётся испытание. Отец не говорит деталей, но он внушал этим молчанием страх и отчаяние.
