– Чудовищный кошмар, а не ребенок, – безнадежно сказала мама. Ты доведешь меня до сердечного приступа, а сам простудишься насмерть.
«Чудовищный кошмар», третьеклассник Максим Рыбкин, пыхтел рядом с дверью, у полки с обувью. Он застегивал новые сандалии.
Старший брат, девятиклассник Андрей, крутился у большого зеркала: расчесывал маминым гребнем отросшую гриву. Он успокоил:
– Если простудится, то, может, не насмерть. Может, похлюпает носом, почихает и выживет.
– Сумасшедший дом, а не семья, – сказала мама. – Одного не загонишь в парикмахерскую, другой делает все, чтобы схватить воспаление легких… Игорь! Скажи хоть что-нибудь!
Папа высунулся из комнаты. В одной руке он держал отвертку, в другой электробритву. От бритвы едко пахло горелой изоляцией. Половина папиного лица была блестящая и гладкая. На другой половине искрилась от коридорной лампочки светлая щетина. Папа захотел узнать, что случилось.
Что случилось? Их ненаглядный сын хочет уйти из дома раздетым. А на улице всего семь градусов!
Максим наконец справился с застежками и распрямился.
– Семь было в шесть часов. А сейчас уже согрелось.
– Ты хочешь моей погибели, – грустно сказала мама.
– Максим, – внушительно произнес папа, – ты – будущий мужчина и должен уступать женщинам в споре.
– Но если я уступлю, на кого я стану похож?! Вся форма изомнётся, и я буду как из пасти бегемота вынутый!
– Ах, как изящно? Сын интеллигентных родителей?.. Игорь, почему ты улыбаешься? Между прочим, когда среди родителей нет согласия, из детей вырастают правонарушители.
– Выходит, я почти готовый правонарушитель, – жизнерадостно заметил старший брат Андрей.
– По крайней мере, внешне, – сказала мама. – Длинноволосый гангстер из Чикаго.
– Пожалуй, что-то есть, – снисходительно согласился Андрей.
– Оставь в покое мой гребень, – велела мама и снова повернулась к Максиму: – Я уверена, что все дети придут на студию в пальто или куртках.
– Не придут. А если придут, им не так важно. Они в ряду стоят, и незаметно, если помятые. А я впереди, у самого… ми… крофона…
Последние слова Максим произнес угасшим голосом. Потому что взглянул на брата.
Андрей стоял к Максиму спиной, но его отражение смотрело на младшего братца ехидно и выразительно. Сейчас скажет: "Оставьте в покое нашего солиста! Ему нельзя нервничать, а то он в самый важный момент вместо ноты «си» возьмет ноту «до».
Ух, слава Богу, не сказал. Только хмыкнул. Максим торопливо объяснил родителям:
– Сами же станете говорить, что неряха, если увидите на экране, что я мятый.
– Не лишено логики, – заметил папа.
– А ну вас, – сказала мама. – Пусть идет хоть голый. Не ребенок, а варвар.
Андрей наконец убрался от зеркала, и Максим скользнул на его место.
Какой же он варвар? Варвары косматые, немытые, страшные, вроде разбойников. А он вполне симпатичный человек. Вообще симпатичный, а в новой форме – особенно.
Форма темно-красная, а точнее – вишневого цвета, жилетик с латунными пуговками – тугой в поясе и свободный в плечах – оставляет открытыми белые рукава и воротник рубашки. Легонькие штаны отглажены так, что торчат вперед складками, словно два топорика (а ноги у Максимки – как тонкие длинные рукоятки у этих топориков – еще незагорелые, светлые, будто свежеоструганное дерево). На ногах красные сандалии. И носочки тоже красные. Форму недавно выдали в ансамбле, а обувь купила мама. Потому что Максим будет стоять впереди хора, и все на нем должно выглядеть как с иголочки.
Все пока так и выглядит. А лучше всего пилотка. Тоже вишневая, из тонкого сукна, с белыми кантами на верхних швах и вышитыми серебром крылышками на левой стороне. Потому что младший хор в ансамбле называется «Крылышки».
