НАДЯ, около 25 лет, бомжиха.
ЕКАТЕРИНА АРКАДЬЕВНА, 70 лет, пенсионерка, бывшая учительница французского языка.
ЛЕОНИД СТЕПАНОВИЧ, 72 года, пенсионер, бывший инженер.
ГАЛИНА, около 30 лет, женщина с собачкой.
ИВАН АБРАМОВИЧ, участковый, около 50 лет, грузный мужчина.
ИЛХОМ «ЗАХАРЫЧ», дворник, мужчина неопределенной национальности.
СЕРЕГА, «начальник над бомжами», около 40 лет, крепкого телосложения.
КРЕПЫШ, «коллега» Сереги, около 30 лет, крепкого телосложения.
В пьесе используются отрывки из стихотворений Евгения Евтушенко.
Действие разворачивается в обыкновенном дворе на детской площадке: две скамейки, песочница, горка, качели. Позади виден старый пятиэтажный жилой дом.
Сцена первая
Утро. Екатерина Аркадьевна – в потрепанном пальто, несмотря на теплую погоду. Сидит на одной из скамеек, ближе к зрителю. На дальней скамейке лежит некое тело, но пока Екатерина Аркадьевна его не замечает.
Екатерина Аркадьевна. Степаныч! Твою мать! Степаныч!
Из окна дома высовывается Леонид Степанович.
Леонид Степанович. Чего орешь, дура? Всех перебудишь!
Екатерина Аркадьевна. Выходи, Степаныч! Все на работе давно! А ты, алкаш, спишь! Спускайся! Есть банка пива!
Леонид Степанович. Сразу бы и сказала!
Он появляется на площадке.
Леонид Степанович: Водки бы еще, а, Катерина?
Екатерина Аркадьевна. Водки?! Кто ж против водки, Степаныч! Беги в подвал, бери водку. А мне хватило только на пиво.
Леонид Степанович. На пиво ей хватило! Не ври, Катерина! Кто тебе банку-то подарил, а? Брехунья хренова!
Екатерина Аркадьевна. Ну подарил, ну отдал добрый человек бабке! Тебе вот кто дарил в последний раз банку пива? Водки бутылек, кто-нить дарил, а?
Леонид Степанович явно отвечать не хочет и крутит головой по сторонам.
Леонид Степанович. Лучше скажи, кто тут у нас на скамейке спит? Кто тут у нас вчера напился и нагло дрыхнет на детской площадке?!
Екатерина Аркадьевна. Вот ведь сволочь какая?! Детки тут играть придут с мамашами, а он разлегся?! Пьянь, одно слово!
Леонид Степанович. Баба разлеглась! Баба, Катерина! Глянь, куда мы катимся?! Упилась, значит, и заснула на скамейке! Феминизм, одно слово!
Екатерина Аркадьевна. И не говори, Степаныч! До чего, блин, дожило мирозданье! А что ты встал-то ступором? Беги, если ноги позволяют, в подвал за водкой! Мерзавчика возьми и что там у них сгнило. Скажи, Катерине конфетки – бесплатно дадут парочку.
Леонид Степанович. Не учи, феминистка! Сам знаю! Колбасы в тот раз на самом деле тухлой дали. Блевал.
Екатерина Аркадьевна. Проси не такой тухлой! Топай, ирод! Я пока бабу рассмотрю. Вдруг труп, Степаныч?
Леонид Степанович. Ты ее не трогай. Если труп, на ней будут твои отпечатки! Если просто пьяная феминистка, другое дело. Но водки ей не дадим. Самим мало.
Екатерина Аркадьевна подходит ко второй скамейке, рассматривает тело, но не трогает. Леонид Степанович уходит за водкой.
Екатерина Аркадьевна. А вдруг и правда убили? Нет, убить не убили, сама могла помереть. Легла и померла. Так все помрем, тихо ляжем и помрем, устав от жизни земной, где как в аду. Думаю, хуже все равно некуда. Да, я бы так хотела – безболезненно. Выпила водки, конфетой любимой закусила и легла помирать на лавку, у всего честного народа на виду.
Леонид Степанович. Ну что, Катерина, я с водкой! Валерка выдал.
Екатерина Аркадьевна. Чего-то он у нас нынче такой добрый, а? Цельную бутылку пожертвовал на благо цивилизации. Степаныч, с утра так много пить – прямая дорога в могилу. А у нас с тобой тут и так труп.
Человек на скамейке начинает шевелиться. Из-под груды тряпья
появляется молодая женщина с грязными, спутанными волосами, помятым лицом
