Его мать в молодости была признанной красавицей. Остатки красоты она сохранила, даже перешагнув во вторую половину жизни. Правда, многократное материнство отразилось на ней сильно: она потучнела, раздалась, движения ее утратили упругость и гибкость, но тонкие, точеные ноги, лебединая шея и маленькая головка с двумя огромными темно-карими глазами говорили о породе.
Она была очень знатного рода, ее родословная пестрит именами историческими. Горностай, Любезный, Лебедь – и так до родоначальника русской рысистой породы Барса Первого, внука знаменитого араба Сметанки. Отец жеребенка, Браслет Первый, – блестящий ипподромный боец и прямой потомок рекордистов.
Браслет Второй родился ночью. Он долго лежал без движения, как мертвый, растянувшись на мягкой соломе среди денника.
Старая Злодейка, облизав сына, стояла над ним, не спуская с жеребенка влюбленных глаз. В этих глазах светилось столько материнской радости и ласки, что казалось – в глубине их горят, не мигая, теплые ровные огоньки.
Когда в денник стал пробиваться зимний рассвет, жеребенок поднял голову. Два мутных, без всякого выражения, глаза тупо, не мигая, уставились в окно. Через полминуты, словно не найдя ничего интересного, жеребенок устало уронил голову и закрыл глаза. Немного погодя он в первый раз попытался встать. Злодейка радостно закивала головой и поощряюще, ласково заржала.
Жеребенок вытянул шею, приподнялся, подался вперед и, запутавшись в собственных ногах, рухнул на солому. Отдохнув, он еще раз попытался подняться, но и на этот раз встать не удалось: опять подвели ноги. Они делали совсем не то, что требовал их обладатель. Только пятая или шестая попытка увенчалась успехом. Жеребенок, пошатываясь, стоял среди денника, с трудом удерживаясь на разъезжающихся во все стороны ногах.
Теперь обнаружилось, что ноги были ему явно не впору. Непомерно толстые и длинные для его небольшого туловища, они казались чужими, случайно подставленными. Но, хотя жеребенок выглядел жалким и неуклюжим, он успел понравиться не только одной матери. Через решетку в дверях денника им давно уже любовался конюх Василий, пожилой мужчина со строгими чертами лица и с большой, с проседью, темной бородой.
Как только жеребенок встал на ноги, Василий осторожно вошел в денник. Злодейка захрипела и угрожающе прижала уши.
– Ладно, ладно, не тревожься, цел будет, не трону, – успокаивал он кобылицу.
Злодейка злым, настороженным взглядом следила за каждым движением Василия. От недавнего ласкового, ленивого покоя не осталось и следа. Она стояла сжавшись, подобрав мускулы и напряженно, нервно вздрагивала. Глаза сузились, и в них замелькали злые зеленоватые огоньки. Каждую минуту Злодейка могла броситься на человека. Тот, глядя в сторону, медленно приблизился к ней и протянул кусок сахару. После небольшого раздумья концами губ кобыла взяла сахар. Конюх долго оглаживал ее.
Злодейка постепенно обмякла, успокоилась, и в глазах ее опять затеплились ласковые желтоватые огоньки. Она хрупала сахар и терлась головой о плечо Василия, который осторожно, шаг за шагом приближался к жеребенку. Кобыла не протестовала. Подойдя вплотную к жеребенку, Василий сунул ему в рот палец. Жеребенок быстро зачмокал мягкими, теплыми губами. Тогда другой рукой Василий подтолкнул его под живот матери к самым соскам и отнял палец. Жеребенок потянулся следом, и теплое, душистое молоко полилось ему в рот.
Широко расставив негнущиеся ноги, жеребенок жадно тянул вкусную, душистую жидкость. Куцый, похожий на щетку для чистки керосиновых ламп, хвост раскачивался, как маятник.
– Хороший жеребенок, – сказал вслух Василий, стоя у двери и любуясь Браслетом.
