Никому и никогда не
испытать чужую боль, каждому суждена своя.
Колин Маккалоу «Поющие в
терновнике»
Вдох-выдох…
Мне не по себе, хоть я и готовилась
к этой встрече.
Он касается моей ладони, но пожимает
только пальцы, как будто ему неприятно. Его рука горячая, а моя
ледяная. Контраст.
Я улыбаюсь, глядя в эти черные
глаза, и чувствую, как изнутри поднимается колючая волна.
– Лиза, – мой голос срывается, и он
замечает это.
Темная бровь красиво изгибается, а
губы на секунду кривятся в усмешке. Его взгляд так и кричит: «Я
знаю о тебе все». Нет, это паранойя… Но дыхание все равно
сбивается, а ладонь потеет. Он меня видит впервые – ничего знать не
может.
– Вадим, – слышу его голос.
Он убирает руку и, не скрывая,
вытирает ее о футболку.
А я так и хочу сказать:
«Избалованная сволочь ты, не видевшая жизни». Но продолжаю
улыбаться, снова чувствуя себя одинокой на празднике жизни, когда
муж, не замечая моей реакции, обнимает этого мальчика. Он стоит
лицом ко мне, и я не ухожу, не отворачиваюсь, продолжая с
мазохизмом испытывать на себе этот взгляд.
Глаза в глаза, а моя улыбка как
приклеенная. Я не сдамся, не отведу первая.
Наконец-то пытка заканчивается.
– Я приготовила ужин, – робко
говорю.
– Лизонька прекрасно готовит, –
хвалит меня муж, хлопая Вадима по плечу и направляя его в сторону
кухни.
– Конечно, – звучит саркастично, но
Миша не замечает.
Мы не понравились друг другу – это
факт, а ведь я хотела произвести хорошее впечатление. Должно было
получиться.
В кухне ставлю приборы на стол,
достаю из духовки противень, но под пристальным и изучающим
взглядом черных глаз касаюсь уголком горячей посуды оголенной кожи
запястья и ойкаю, едва не выпуская из рук свои трехчасовые
труды.
Миша подскакивает с места и, схватив
полотенце, забирает противень. Я с благодарностью и нежностью
улыбаюсь, снова ловя насмешливый взгляд Вадима.
– Иди обработай, я сам справлюсь, –
кивает Миша на ожог.
– Спасибо.
Я ухожу в ванную и, опершись спиной
на дверь, выдыхаю. Сбрасываю напряжение, впиваясь ногтями в ладони.
Физическая боль иногда помогает, она очищает разум.
«Не будь овечкой, будь волчицей», –
звучат в голове слова моего наставника.
Сейчас моя внутренняя волчица
царапала когтями грудную клетку изнутри и острыми зубами грызла
ребра, пытаясь выбраться наружу.
Давай же, Лиза, ты справишься. Такой
долгий путь – не время пасовать перед взглядом какого-то мальчишки.
Он пока просто оценивает меня, это скоро закончится.
Открываю шкафчик, обрабатываю ожог
и, взглянув на отражение, снова цепляю маску радушной хозяйки.
Я справлюсь.
Возвращаюсь в кухню, где Миша уже
сам накрыл на стол, и присаживаюсь рядом с мужем. Он заботливо
спрашивает:
– Как рука?
– Все хорошо, – киваю с улыбкой.
Все не хорошо на самом деле, но я
адаптируюсь. Еще не такие взгляды терпела и не такие насмешки
выносила. И сейчас Вадим едва ли не закатывает глаза, глядя, какую
заботу проявляет обо мне Миша.
Час сижу с одним бокалом вина, сижу
молча, только слушая. Иногда ловлю на себе взгляды Вадима, но не
пристальные, а мимолетные. В них эмоций не рассмотреть, только
сейчас они мне и не нужны. Переизбыток за день.
Поднимаюсь, погладив Мишу по плечу,
и говорю:
– Я выйду подышать.
Он опять с улыбкой отвечает:
– Конечно, милая.
Идеальная семья, умилительные
чувства, трогательная забота – да, это о нас. Моя розовая мечта,
наверное, как и у всех девочек. Только розовые очки часто бьются
стеклами внутрь, и, уже вытирая кровавые слезы, прозреваешь: нет в
мире ничего идеального, а мечты разбиваются о суровую
реальность.
Через стеклянные двери кухни выхожу
на веранду и опускаюсь в плетеное кресло. Вид на море успокаивает.
Особенно сейчас, когда солнце закатывается за горизонт. Я закрываю
глаза, чтобы последние лучи коснулись моего лица, но тут же
напрягаюсь. Моя идиллия нарушена. Я чувствую присутствие человека
за спиной, но не оборачиваюсь.
