Наша квартира похожа на поле боя. На полу валяются бутылки,
окурки, блестящие обертки. Руслан Борисович смотрит на все это с
высоты своего роста и не комментирует. Я сижу в центре вакханалии
на диване. Ребята, с которыми мы праздновали мое восемнадцатилетние
после очередного заезда, позорно сбежали, как только Власов
переступил порог дома. Лишь я недвижимо нахожусь на том же месте.
Голова тяжелая, и хочется поспать еще хотя бы пару часов, но, судя
по выражению лица моего опекуна, мне не удастся осуществить
задуманное.
– Антон, ты не забыл, какой сегодня день?
Разве такое забудешь?
Последние августовские деньки, солнечная погода, трасса, мотоцикл и
крылья свободы. Если бы эти дни можно было стереть из памяти, я бы
с удовольствием это сделал, но жизнь слишком жестока и не позволяет
воспользоваться такой роскошью. Дядя Рус шагает вперед. Руки в
карманах черных брюк. Начищенные до блеска туфли смотрятся инородно
среди окружающего бардака. Белая рубашка с накрахмаленным
воротничком тем более выбивается из общей атмосферы. Я сейчас
выгляжу, как бродяга, в рваных джинсах и футболке. Перевожу взгляд
на ступни. Одного носка нет. Опять кто-то пытался пошутить и
подпалить, пока я сплю? Бараны…
Провожу пятерней по волосам, взъерошившаяся их. Сейчас меня будут
отчитывать… Проходили уже.
– Через час все соберутся в «Барсе», – говорит спокойно. Руслана
Власова вообще сложно вывести из себя. За прошедший год я столько
натворил, что другой на его месте давно бы казался от опеки, но не
святой Рус. Он считает своим долгом – сделать из меня человека,
ведь я сын его покойного друга. Жаль, но я не могу в должной мере
оценить его рвения.
– Ты должен присутствовать.
– Нет, – выдавливаю из себя с трудом.
– Антон, придут друзья твоего отца.
Усмехаюсь. Друзья. То, что он колесил с ними в свободное время, не
делает их друзьями. Знакомые по интересам. Вот, кем они ему
приходятся, и будь он жив, конечно, поспорил бы со мной. Отец
называл их стаей, семьей, забывая о том, что у него есть я. В какой
я категории? Ответа не нахожу до сих пор.
– Мне плевать, кто придет.
Руслан Борисович тяжело вздыхает, отходит к окну и напрягает меня
своим присутствием. Молчим некоторое время. Тянусь к столу за
бутылкой с водой. Хватаю ее, срываю крышку и жадно выпиваю все до
капли.
– Я понимаю, что тебе тяжело, Антон, но прошел уже год.
Усмехаюсь. Власов все-таки включил родителя.
– Пора брать себя в руки.
– Я в порядке, – поднимаюсь, отпинываю мусор.
Все разбежались, оставляя уборку на меня. Как обычно.
– Сколько прошло с последнего залета в полицию?
Пара дней на самом деле. Пожимаю плечами.
– Я не просил мне помогать.
Нахожу пакет, начинаю скидывать всего бутылки и прочий хлам. Все
полезнее, чем слушать речи дяди Руса. Пусть Надюху строит. Ей
полезно будет. Дочь его все-таки, а не проблемный отпрыск
друга.
– Я знаю, – судя по голосу, поворачивается ко мне. – И не прошу
благодарности.
Усмехаюсь чересчур громко, демонстрируя тем самым свое мнение. Я с
раннего детства научен – никто не делает ничего просто так. Вопрос
в другом, будет ли это материальная плата или же обойдется малой
кровью в виде задушевных бесед.
– Твое право.
Отбрасываю в сторону полный пакет, выхожу из гостиной и иду на
кухню, чтобы взять мешок побольше. Надо чем-то занять руки и не
впускать в свои мысли Борисовича. Он не унимается, идет за мной и
блокирует выход своим телом.
– Антон, ты же умный парень. Переставай себя гробить, – открываю
ящик, беру новую упаковку пакетов для мусора и скриплю зубами. –
Если нужна поддержка, то мы рядом.
– Мне ничего не нужно, – говорить спокойно крайне тяжело, но я пока
справляюсь.
Выйти Власов мне не дает, не сдвигается с места. Приходится кинуть
на стол пакеты и врубить чайник. Он внимательно наблюдает за мной,
и я отчетливо ощущаю жалость. За последний год на меня так многие
смотрели. Друзья, например. После моих звездных закидонов многие
перешли в статус «знакомые». Я и не против. Комфортнее одному.
Только вот дядя Рус не оставляет меня в покое.
