Лев Михайлович вглядывался в сидящего напортив него еще относительно молодого человека, и пытался понять, что тот из себя представляет. То была его, как заведующего лабораторией непосредственная обязанность, определить «ценность» сотрудника, «сосватанного» в его штат. Но в данном конкретном случае имелась одна немаловажная деталь – этого молодого человека, присланного к нему на должность младшего научного сотрудника, он никак не мог «отфутболить», даже при условии, что он ему очень не понравится.
Слухи о том, что к ним в институт из Москвы из одного из тамошних НИИ «ссылают» какого-то проштрафившегося молодого сотрудника, ходили уже достаточно давно. Краем уха слышал об этом и Лев Михайлович, но не придавал никакого значения. Заочно этого «ссыльного» звали «декабристом», по аналогии, ведь его, как и тех, настоящих декабристов из столицы ссылали в Сибирь. Ссылали, правда, не на рудники, а в такой же засекреченный НИИ, родственный тому, где он работал. Что уж там натворил тот «декабрист», никто толком не знал, но ждали его с интересом, начиная с осени 1974 года, но появился он в первых числах декабря, чем дополнительно подтвердил свое заочное прозвище. Впрочем, Лев Михайлович его совсем не ждал, более того не проявлял никакого интереса. Какое ему дело до всех ссыльных, когда у него всегда дел невпроворот. Тем неожиданнее стало известие – «декабриста» определили именно в его лабораторию. Как говорится, не было печали. В этой связи надо бы срочно переговорить с директором института, старым приятелем Льва Михайловича, с которым они вместе и в институте, и в аспирантуре учились. Но как назло того не оказалось на месте, уехал в командировку, а разговаривать с его замом… Этого уже Лев Михайлович не захотел – меж ними уже давно наметилась скрытая, но достаточно явная антипатия. И вот на данном этапе имеем то, что имеем, за окном кабинета легкий декабрьский снежок, чуть вьюжит, а напротив сидит «декабрист», невысокий тщедушный, со смолисто-черным «ежиком» на голове, а Лев Михайлович смотрит то в лежащие перед ним «сопроводительные документы», то на него самого.
– Значит так… эээ… Карлинский Александр Борисович… Вы, значит закончили МВТУ… аспирантура… так-так, прекрасно… работали младшим научным сотрудником в НИИ имени Кузнецова… очень хорошо… А все-таки, позвольте нескромный вопрос… эээ… как же при таком блестящем образовании и прекрасном месте работы… эээ… вас сюда, к нам? Я понимаю если бы на повышение, в целях, так сказать, укрепления периферийных научных кадров. А тут непонятно, вы и там МНСом числились и сюда вас МНСом. Не соблаговолите разъяснить, – Лев Михайлович тоном по-прежнему изображал вежливо-осторожное радушие, но глаза его излучали неприязненный холод.
– Чего тут разъяснять… с начальством не сработался, – криво-высокомерно усмехнулся тонкими губами «декабрист» и пренебрежительно «кольнул» взглядом своего нового завлаба.
Лев Михайлович выдержал паузу, в надежде что собеседник «расцветит» свой слишком стандартный ответ какими-нибудь подробностями. Но тот сидел в расслабленно-безразличной позе и не счел нужным, что-то добавить. Более того «декабрист», видя, что завлаб замолчал, решил взять «инициативу» в свои руки:
– Я бы хотел узнать, как решится вопрос с моим проживанием. Мне здесь сказали, что я буду жить в общаге, да еще в комнате на четверых. Это что тут у вас такая норма, чтобы научные работники жили как простые работяги.
