— Вы никогда не сможете больше иметь
детей, — врач с жалостью смотрит на меня, но лишь на мгновение.
Секунда и снова бесстрастная маска вместо лица. Он озвучил свой
приговор и даже проявил толику сочувствия.
— Но как? Почему? — я не верю.
Просто не верю. Меня сбила машина на раннем сроке и случился
выкидыш. Но что все настолько плохо, мне решили сказать уже перед
выпиской. Видимо, понимали, что все разом такие новости я могу не
пережить. Я после выкидыша никак не могла прийти в себя и поверить
в это, а здесь приговор, озвученный будничным тоном. О таком надо
кричать и дать пациентке выплакаться, а не просто сунуть выписку в
руки и пожелать здоровья.
— Простите, но мы сделали все, что
могли, — и мужчина разводит руками. Он хочет поскорее уйти из
палаты, чтобы не видеть слез, не слышать мой душераздирающий вой,
словно все внутренности из меня вынимают заживо. Он дал мне
прокричаться, полчаса меня никто не трогал. А затем медсестра
заглянула в палату и намекнула, что мне пора покидать больницу. Я
поднимаю сумку, заталкиваю в боковой карман выписку и иду, не видя
куда. Меня встретили родители и окружили заботой и вниманием. Я не
сказала им ничего про беременность и почему рассталась с Давидом.
Мать как-то попыталась спросить, но, увидев боль и слезы у меня в
глазах, просто обняла меня и дала выплакаться.
Я потеряла все в один день. Любимого
и моего нерожденного сына. Это медсестра сказала, что малыш,
которого здесь все называют “биоматериалом” или “биоотходом”, был
мальчиком. Срок очень маленький, около двенадцати недель, но пол
определили. Я так долго ждала и не решалась сказать Давиду о
беременности. Но тянуть было уже нельзя, тем более Давид сказал,
что любит, а значит, все у нас будет хорошо. Я пришла к нему в офис
и услышала разговор, который мне не предназначался. Я зашла в
кабинет, меня пустила секретарь, которая за эти больше чем полгода
привыкла ко мне, да и босс разрешил ей меня пускать без
предварительного предупреждения. Я чувствовала, что я своя,
практически член семьи Давида. Но оказалось, я не его семья, и на
семью у него были свои планы.
Слезы текут по щекам, и словно
вместе с ними из меня уходят остатки жизни, а воспоминания терзают
душу.
Давид говорил по телефону в комнате
отдыха, и слова были хорошо слышны.
— Да, брат. Я прилечу прямо к
свадьбе. Не опоздаю, не переживай, — делает паузу, видимо, слушая
собеседника. — Ну как я могу опоздать на свою собственную свадьбу?
— и смеется.
Находясь в каком-то шоковом
состоянии, я захожу в комнату. Давид сразу понял, что я все
слышала. Но он и оправдываться не собирается. Просто говорит брату,
что позже перезвонит и они договорят.
— Ты женишься? — глупый вопрос, но я
должна спросить в последней надежде, что, может быть, я что-то не
так поняла. Глупая, наивная девочка.
— Да, лисенок. А что? — встает и
идет ко мне.
— А как же я? — слезы душат, держусь
из последних сил, сжимая в руке пакетик. Там коробочка с детским
боди, на котором написано: “ты скоро станешь папой”.
— А что ты? На наших с тобой
отношениях это никак не отразится. Я уеду максимум на неделю и
вернусь, — Давид или хороший актер, или реально не понимает, о чем
я говорю.
— В смысле “не отразится”? —
непослушные слезы все-таки текут из глаз.
— Милая, а ты что думала, я на тебе
женюсь? — и во взгляде мужчины такая жалость, словно он на котенка
бездомного смотрит, который трется о его ноги и просит ласки и
любви.
— Но ты же говорил, что любишь меня!
— я жалкая, и мне даже от самой себя противно.
— Алис, люблю. Но женюсь на девушке,
которую нашла мне семья, и детей она мне родит, а ты у меня для
удовольствия, — и мужчина хочет прикоснуться ко мне, но я шарахаюсь
от него. — Разве ты хочешь портить фигуру беременностью? — это
самый глупый аргумент, который я когда-либо слышала.
