– Привет, – говорит Богдан, появляясь в моей палате и прикрывая
за собой дверь.
На моем лице невольно расцветает улыбка. Так одиноко и плохо мне
было здесь одной.
Нет, соседки по палате были, но все они абсолютно чужие для меня
люди. Нас объединили проблемы со здоровьем и белые больничные
стены, не более.
– Привет, – стараюсь пригладить растрепавшиеся волосы, хотя
понимаю, что это тщетно. В пижаме и без макияжа я чувствую себя
неловко, словно оказалась на сцене без репетиции. Муж в черном
пальто, побритый и приятно пахнет своим парфюмом, как всегда
выглядит безупречно. – Как ты?
– Нормально, – отмахиваюсь дежурной фразой, но внутри меня
растет тревога. Не стоит показывать ему, насколько расклеилась за
время его отсутствия. Я не хочу жаловаться, пусть слова уже и
готовы сорваться с языка. – На завтра операцию назначили.
– Здорово, – скупо улыбается муж, отводя глаза. Он вообще как-то
напряжен. Замечаю и то, как его губы сжимаются в тонкую линию. За
столько лет я слишком хорошо его знала, чтобы не уловить
неловкость, возникшую между нами. Это ощущение похоже на холодный
ветер, проникающий сквозь одежду и заставляющий дрожать.
– Что-то случилось? – задаю вопрос, начиная волноваться и
мысленно перебирая возможные варианты. – Ты поэтому так долго не
при… – в горле встает ком обиды, но я тут же глушу ее, глухо
откашливаясь и оставляя фразу без окончания. Не ко времени
сейчас.
Богдан молчит. Ставит на тумбочку пакет с апельсинами. Яркие
оранжевые плоды как будто неуместны в этой больничной палате. Они
выглядят так живо и радостно на фоне белых стен и серого
постельного белья. Супруг же оглядывается в поисках стула и, не
найдя такового, присаживается на край моей кровати. Он всегда был
брезглив и не любил подобные места. Вот и сейчас ему с трудом
удается подавить кислую гримасу.
А мне становится стыдно… За себя, за свое положение. Глупо,
неправильно, но поделать с собой ничего не могу.
– Случилось, – наконец нарушает он тишину, оглядываясь на моих
соседок. Тамара Петровна спит, Вера смотрит фильм в наушниках с
телефона. Словно убедившись в том, что свидетелей нашего разговора
нет, Богдан негромко продолжает: – Я хотел поговорить позже. Но так
сложились обстоятельства, – он делает паузу, переводя дыхание. На
меня больше и вовсе не смотрит, будто бы разговаривая со стенкой.
Сердце моё замирает в ожидании чего-то страшного. – Билеты хорошие
подвернулись, а я Леське обещал давно… Да и чего тянуть? Лучше
сразу, как пластырь, чем врать себе. И тебе…
Муж продолжает что-то ещё говорить, но я уже его не слышу. У
меня начинает шуметь в ушах, во рту пересыхает от страха и горечи.
Часто моргаю, стараясь отогнать слезы. Но в груди все пылает от
боли. Я уже все поняла… Причем давно. Но гнала от себя эти мысли,
списывала на мнительность и на то, что Богдан очень много работает,
поэтому так редко навещает меня.
– Ты меня слушаешь? – спрашивает он недовольно, на этот раз все
же найдя в себе смелость посмотреть на меня и заметить мое
замешательство. Его голос звучит резко и настойчиво. Ещё и брови
хмурит так, словно это я несколькими секундами ранее сообщила ему
неугодную новость.
– А? – вздрагиваю, выныривая из своих мрачных раздумий. Слова
даются с трудом. – Да. Билеты нельзя терять, конечно.
– Лариса, – взрывается он, резко поднимаясь и повышая голос,
отчего Вера убирает один наушник, с любопытством поглядывая в нашу
сторону. – Я ведь серьезно, а ты, как всегда, все переворачиваешь.
При чем тут эти билеты? Я ухожу от тебя, понимаешь?
– Понимаю, – киваю с непроницаемым выражением лица. Мои слова
звучат пусто и безжизненно. Внутри все переворачивается от боли и
отчаяния. – К Лесе.
