Юн (Силур)
– Сынок, ты просыпаешься?
Утренняя звезда ярким светом била в глаза, вызывая непереносимую резь. Но было так хорошо, вставать совсем не хотелось. От подушки сладко пахло скошенными цветами, голос мамы раздавался где-то вдали, и Юна снова уносило в мечты.
Этот сон настойчиво ему снился, и после необычных ощущений мальчик всегда просыпался задумчивым. Увидеть сказку и вернуться в обыденность, это всегда больно и безнадежно. Во сне он мог управлять всем, чем пожелает, любой предмет или сущность могли подчиняться легкому движению мысли. Это было так захватывающе, но вместе с тем, странно. И Юн знал, что стоит проснуться, как тяга к таким возможностям будет накрывать его бессильной болью. Иногда другая личность хотела поменяться с ним местами. И тогда Юн в страхе просыпался.
Нет. Пусть это и сон, пусть там существуют сказочные возможности, но он здесь, и совсем не хочет уходить из этой жизни. Конечно, жалкое и серое времяпровождение не могло его вдохновить на быстрый подъем, но иного выбора не было.
– Юн, вставай!
Кто-то затормошил его за плечи.
– Ну дай еще немного поспать…
– Рыбаки уже ушли, я каждый раз сгораю от стыда, когда Симон спрашивает про тебя. Ты же теперь мой кормилец, когда отца не стало…
Реальность прорывалась все больше, и он почти физически чувствовал, что опускается на землю. Юн открыл глаза и смотрел, не отрываясь в потолок. Да, он теперь кормилец. Отца не стало, сердечный приступ. В их семье так часто бывает.
Говорят, что дедушка тоже рано умер и бабушка сама поднимала маленького сына. А теперь не стало и отца, и он единственная опора для матери. Но какая он опора… Юн не хотел быть рыбаком, не мог заставить себя ловить рыбу, потрошить ее и потом есть. Тошнота подкатывала, он делал необходимую работу через силу. Другие рыбаки поднимали его на смех, дразнили неженкой и прочими обидными прозвищами. Поэтому, единственное, что ему оставалось, это прятаться дома и избегать очередного похода в море. Однако долго так не могло продолжаться.
Юн никому не хотел говорить, почему ловля рыбы вызывает у него отторжение, его могли просто поднять на смех. Юн чувствовал ее. Мальчик уже давно понял, что внутреннее чутье у него развито сильнее, чем у обычных людей. И если местные рыбаки радовались большому улову, то он в ступоре смотрел на полные ужаса глаза пойманной рыбы и физически ощущал ее боль и отчаяние. От одного воспоминания о рыбалке юношу передернуло.
Юн сел на кровать и грустно посмотрел на мать.
– Совсем я никакущий, да?
– Что ты, все впереди, еще научишься всему, привыкнешь.
Он покачал головой:
– Нет, мама, не привыкну. Я долго пробовал, правда, пытался стать рыбаком, как все наши соседи. Но я не могу. Прости меня.
Мать изменилась в лице и опустилась на кровать. Она смотрела на него и не находила подходящих слов. Мысли путались, перспективы делались еще более туманными. Она давно знала, что такой разговор скоро состоится.
Исказившееся лицо матери пугало, Юн быстро заговорил:
– Мамочка, я что-нибудь придумаю. Снова попробую, попытаюсь…
Женщина жестом остановила бессмысленную речь:
– Мы скоро уедем. У бабушки остался дом в городе. Скорее всего, он старый и заброшенный. Но это даст тебе новые возможности.
Юн внимательно слушал и уже заранее был со всем согласен. Что угодно, куда угодно, только не оставаться здесь. Мама давно говорила о том доме, значит, время пришло. Но его беспокоило кое-что:
– Мама, а как же твоя школа? Как ты бросишь учеников?
– Не беспокойся, я здесь не единственная учительница.
Придумывание выхода из ситуации заняло у них еще несколько дней. Мать еще попыталась вернуться к прежней работе, но беспокойство за будущее сына не давало ей покоя. Он практически не выходил из дома последнее время, избегая насмешек.