Раиса Филипповна
Тэфи смотрел в окно.
Небесный оркестр неистово громыхал, забрасывая через открытую форточку крупные дождевые кляксы. Сотни невидимых скрипичных и гитарных струн рвались одна за другой, полосуя дребезжащие испуганные стёкла.
Нагрянуло быстро, и так же быстро закончилось. Какое-то время настырная капля, задержавшаяся на карнизе, мерно долбила подоконник, как дирижёр палочкой о пюпитр. Всё реже и реже. И стихло.
Тэфи широко распахнул створки.
Серебристо-синяя свежесть нахлынула, влилась в его волосы, кожу, лёгкие. Он вдыхал грудью и смотрел вдаль, куда ускакали кривые молнии, лязгать дождём соседний район. Объёмная сизая туча прорвалась в нескольких местах, выпуская яркий луч майского солнца и явив радугу.
Во всей этой ликующей весенней природе Тэфи увидел солнечный луч несчастным, борющимся за свободу, а радугу неполной и надломленной.
«Почему она ушла?»
Ещё так подло. Тихо. Не по-женски как-то. Где звонки? Где сообщения? Истерики, призывы поставить все точки над и, в конце концов? Где приставучие вопросы в его молчащую физиономию? Упрёки, обвинения… Где это всё? Права была мать. Она его предала.
Просто, пока его не было дома, собрала свои немногочисленные вещи и ванные принадлежности и растворилась в майском ливне. Даже записку не оставила.
Тэфи в кротком перерыве между метаниями из комнаты в комнату сделал заметку в блокноте: “Надо будет обязательно ввернуть что-то эдакое в следующий сценарий…” Хорошо, когда ты автор и имеешь возможность отомстить на бумаге.
– Доброе утро, Тэофан, – звонила мама. Был слышен скрежет мундштука о её нервные зубы. Тэфи почудилось, что в квартире запахло ментолом и сигаретами.
– Доброе, – вяло ответил Тэфи, плечи как-то сами поползли к ушам.
– А доброе ли оно, Тэофан? – обычный сарказм едко, вместе с дымом, выходил из её немилосердного рта.
Тэфи промолчал: «Мама что, уже знает? Откуда?»
– Итак, Тэофан, приезжай немедленно и забери свою драную кошку из моего дома!
У Тэфи руки покрылись мурашками, а под рубахой похолодело, наверное, от сырости. Он в последний раз вдохнул влажный воздух и закрыл окно.
– Что? Кого забрать? – он закряхтел, прочищая горло, будто и правда наглотался дыма.
– Твоя деревенщина завалилась ко мне в дом. Ко мне! Интеллигентной женщине! Я прима, Тэофан! А она, твоя, противно произнести, Маняша, притащила свои пожитки и немытыми руками орудует на МОЕЙ кухне! – Раиса Филипповна срывалась на крик.
– Я руки помыла, – отдалённо донеслось из трубки, и Тэфи понял, что его девушка сейчас на квартире у его матери.
Дальше Тэфи, одетый в удивление, присел, положил мобильный рядом и, включив громкую связь, свидетельствовал оживлённый диалог двух любимых им женщин.
– Чебуреки вам, значит, не такие? – гневно гремела чужой посудой Маняша.
– Конечно не такие! Что это вообще? Это не еда. Это кошачье варево какое-то.
– Не варево, а жарево, раз уж на то пошло, – буянила Маняша, – я, значит, кошка? Дворовая? Уличная? Деревенщина? Как вы там меня ещё?.. Мм… Дайте-ка вспомнить! Ах нет! Не вспоминается! Потому что из уст «интеллигентной женщины» такие комплементы вылетают, что в моей узкой деревенской головоньке им стыдно задерживаться!
– Ах позвольте, какие мы обидчивые! И что ты себе надумала? Что ты творишь?
– Я готовлю, Раиса Филипповна! Сейчас и здесь я приготовлю чебуреки, и вы их будете есть! – угрожающе уверила Маняша.
– Зачем ты привезла ко мне свои вещи, ненормальная?! – Раиса Филипповна, трясущимися от беспредельного возмущения руками, пыталась зажечь очередную сигарету, зажав губами мундштук. Но зажигалка тоже сбоила и капризничала, и женщина в сердцах швырнула её на стол.
– Как зачем? – парировала незваная гостья. – Все два года я и так с вами живу. Вы с нами с раннего утра до позднего вечера: «Ты позавтракал, Тэофан? Чем кормили тебя, Тэофан? Как самочувствие, Тэофан? Нет ли у вас сквозняков, Тэофан?» Непрерывно! Телефон не смолкает! У вас есть ключ от нашей двери! Вы ездите с нами в отпуск! Когда вы дадите своему сыну жить самостоятельно? Ему тридцать восемь! – Маняша перевела дыхание, – и что за имя такое – Тэофан? Вы в каких староцерковных нотах его добыли? Почему не Амадей?
