Как всегда, если приедешь в Москву, то начинаешь отчитываться. И первым, перед кем должен держать отчет, был Председатель Совета народных комиссаров, хотя, по правилам, следовало вначале доложиться непосредственному начальнику. Но кто эти правила устанавливает? Тем более, что у меня теперь двойное, если не тройное подчинение. Удобно, между прочем. Если ты подчиняешься сразу и ВЧК, и НКИД, и Наркомату торговли, то не подчинен никому. Шучу. На самом-то деле подчинен всем, но в первую очередь Совнаркому и товарищу Ленину. Посему, оставив в приемной товарища Феликса довольно обширный рапорт о проделанной работе, поспешил в Кремль.
– Владимир Иванович, вас пг’игласили, чтобы вы выступили на заседании Политбюг’о, – неожиданно для меня сообщил Ленин. – Мне кажется, не стоит дважды рассказывать об одном и том же. Потому, о своих паг’рижских делах вы г’асскажете позже.
Про выступление на Политбюро я не знал, но какая разница? Если Ленин считает, что о миллионах графа Игнатьева должно быть известно всему Политбюро, так тому и быть. Но о деньгах, полученных благодаря моему уголовнику и о бриллиантах Блюмкина им знать не стоит. Ленину я бы доверился полностью, а еще Сталину с Дзержинским. Зиновьеву у меня веры нет, Троцкому – тем более.
Владимир Ильич вытащил из жилетного кармана часы, щелкнул крышкой, посмотрел на циферблат:
– До заседания Политбюг’о еще десять минут. Сегодня на повестке дня у нас г’азные вопг’осы, в том числе – что делать с Галицией? Товарищ Чичег’ин говорил, что это ваша идея – признать временную оккупацию Галиции, определить срок вывода наших войск в пять лет. А за пять лет поляки и другие национальности, проживающие на территории области, созреют для создания народной республики. Нам нужен мир с Польшей, но все тог’мозит Львов. Польша не хочет ждать пять лет. Тг’оцкий предлагает вернуть Галицию полякам без всяких условий, Сталин категорически против. Мне бы хотелось услышать ваше мнение.
– Нужно срочно провести референдум по всей территории, – немедленно предложил я. – пусть население само решает, как ему жить дальше.
– Референдум? – не понял Ленин.
– Плебисцит, – подсказал я более привычную форму всенародного голосования. – Львов, прочие города и села на территории Галиции, должны сами решить, как им быть, с кем оставаться: войти ли в состав Польши, или в Советскую Россию? Почему Галиция должна отойти именно к Польше? Из-за того, что она когда-то входила в состав Речи Посполитой? Ну и что? Она и у Габсбургов была, и в составе Российской империи целый год. А может, они хотят стать самостоятельным государством прямо сейчас? К чему нам ждать целых пять лет?
– Интересная мысль, – задумался Владимир Ильич. – Но плебисцит для нас – дело не очень привычное. Но можно провести в Галиции выборы Учредительного собрания. Это и быстрее, и более традиционный способ волеизъявления народа.
Решив блеснуть оригинальным мышлением перед товарищем Лениным, я усмехнулся:
– И совсем необязательно создавать народную республику. Пусть будет конституционная монархия. Почему бы нет? Советская Россия выступает за разнообразие форм собственности, так почему бы нам не выступить и за разнообразие форм государственного устройства – если это выбор народа? – и не поддержать стремление наших соседей стать монархией?
Владимир Ильич изумленно смотрел на меня, а меня, тем временем, несло:
– Может, есть смысл возродить княжество? Чем плохо звучит – Галицко-Волынское конституционное княжество? Глава государства – наследный князь, чья власть ограничена Конституцией и парламентом, лояльным к Советской России. А князя галичане выберут из поляков. Все-таки, основателем Галицко-Волынского княжества является князь Роман Мстиславович, а его мама была дочерью польского короля.
