1
Я выросла в обычной, среднестатистической семье, за исключением одного «но», у меня не было отца, он умер и по такому трагическому стечению обстоятельств моя мать взяла на себя роль и отца и матери, как это обычно бывает. Мы жили тогда в двухкомнатной квартире вместе с мамиными родителями, потому что моя мать часто разъезжала по командировкам за границу и вообще много работала, ее практически никогда не было дома, поэтому она отдала на воспитание своим родителям, что очень облегчало мне жизнь.
Мать, приходя с работы, никогда не спрашивала, как у меня дела, ела ли я сегодня, и любой другой вопрос, который хочется услышать ребенку, скучающему по маме. Но нет, моя мать, не успев разуться говорила всегда одну и ту же фразу «неси дневник», самая страшная фраза для любого ребенка, а особенно для ребенка, у которого есть мама и он любит ее, но страх перед ней настолько силен, что перехватывает дыхание. К сожалению, не спроста. Моя мать начала с 7 лет воспитывать меня ударами в голову костяшками пальцев, что было и больно, и обидно одновременно, а когда я не могла остановить слезы и всхлипы, единственное что она в ответ на это делала, так это говорила «не смей реветь, ты меня еще больше бесишь» и тогда дыхание просто приходилось задерживать, чтобы не было слышно всхлипов. Вроде бы часто такое отношение к детям встретишь по телевизору, но тогда я чувствовала себя одной во всей вселенной, но у меня был союзник – дедушка.
Мой дед был достаточно старым, ему было около 75 лет, когда я училась во втором классе, будучи воспитанным по-другому, пережившим войну, он был сильным духом, и мне казалось, что случись чего, вот он-то точно меня спасет.
Так к чему я это?
Второй класс, мне 8 лет, начало учебы, осень. Я, как, бывало, частенько, делала ошибки в прописи, не столько из-за невнимательности, сколько из-за страха перед наказанием за ошибку, поэтому каждый раз трясущимися руками я пыталась аккуратно писать, но рука как будто специально делала ошибки. Однажды, взяв стерку, намочив слюнями, я начала тереть по белому разлинованному листку прописи и не заметила, как сделала дырку, когда я увидела дырку – я думала, что сегодня умру. Нет, я правда верила, что моя мать способна на мое убийство, и дедушка с бабушкой помочь не смогут.
Тот день до сих остался в памяти, как самый страшный.
Когда учебный день подошел к концу, а училась я в первую смену до 12 дня, за мной пришел дедушка и мы пошли домой, весь путь я тихонько плакала, а дедушка не слышал, потому что во время войны на заводе оглох на одно ухо. И вот доходим мы до соседнего двора, где была ржавая карусель и дедушка предлагает меня покатать, а я не могу и не хочу, ведь сегодня последний день и я думаю о том, что, когда мать меня убьет, будет ли дедушка с бабушкой знать где меня похоронят. Как в таком состоянии можно думать о карусели, поэтому я рассказываю о том, что я сделала дырку в прописи и мать меня убивать будет теперь, на что дедушка посмеялся и сказал, что он не даст ей такое сделать, хотя в моей голове четко всплыли моменты моих избиений и криков дедушки и слез бабушки, за закрытой матерью на ключ дверью, о том, чтобы она перестала бить меня, но это никогда не помогало, поэтому я грустно сидела на карусели и слушала скрип карусели, казалось, что все в принципе хорошо и если судьба у меня умереть сейчас – то я готова.
Настал заветный час, 17:00, мать приходила с работы и мне надо было быть дома, и, конечно, дедушка сказал о том, что нам нужно идти домой, на что я расплакалась так, что не смогла слова выговорить, но собравшись с силами я попросила убежать из дома и никогда больше не возвращаться туда, но в ответ дедушка сказал лишь: «Куда же мы уйдем? У нас другого дома нет». На что я сказала: «Будем жить на улице». Конечно, мой дедушка не ожидал такого, он был удивлен и расстроен этим, ему было жалко меня, но что глобального для меня он мог сделать? Придя домой, я увидела, что моя мать уже дома и я не хотела разуваться, стояла в коридоре, никак не могла решить, если бежать одной, смогу ли я жить на улице зимой, а где я буду брать еду, а смогу ли я заработать хоть чуть-чуть и пока я размышляла, дверь нашей комнаты открылась и мать недовольным голосом, хотя другого голоса для меня у нее и не было, сказала:
