Чернобыль. Летопись мертвого города

КОГДА СЛУЧИЛАСЬ АВАРИЯ на Чернобыльской АЭС, я работал заместителем председателя исполкома Припятского городского Совета депутатов, по-современному говоря, был заместителем мэра города. Уверен, что очень многие недоуменно пожмут плечами: при чем здесь Припять? Авария же была в Чернобыле! А те, кто знает, что и как происходило в 1986 году на ЧАЭС, так же недоуменно пожмут плечами: что за дурацкий вопрос? Припять, собственно, и есть город, где жили работники АЭС и строители, продолжавшие строить в 1986 году 5 и 6-й энергоблоки Чернобыльской АЭС. Чернобыль находился в пятнадцати километрах от станции, и в нем жило тысяч пятнадцать народу. Припять находилась в трех километрах, и в городе проживало пятьдесят тысяч населения. Но в прессе Припяти вроде как не существовало. Был скромный поселок энергетиков. Без названия, без людей. Эти записки были написаны по горячим следам, в 1987–1989 годах. Все фамилии, названия и данные подлинные.

НЕ ЗНАЮ, КАКОЙ ИГРОЙ ПАМЯТИ вызвано то, что я запомнил именно этот, в общем-то рядовой, разговор. Мы с Игорем Никифоровичем Ракитиным, в 1984 году работавшим начальником штаба гражданской обороны города, сидели у него в «голубятне» (так называли в исполкоме его комнатку, находившуюся на пятом этаже). Глядя на ЧАЭС, которая была видна из окна, я спросил:

– Игорь Никифорович, а что если она в один прекрасный день пшикнет?

Ракитин, неторопливо затягиваясь сигаретой с кубинским крепчайшим табаком, стал со знанием дела рассказывать мне, почему на АЭС невозможен ядерный взрыв. Потом, немного подумав, добавил:

– Если допустить, что взрыв возможен, то только тепловой. Например, если вдруг перестанет охлаждаться реактор, а потом вода пойдет, холодная и много, но там все так перестраховано, что даже теоретически это очень маловероятно, ну а практически…

Потом, после аварии, я его спрашивал, помнит ли он этот разговор, но Ракитин только недоуменно пожал плечами.

Итак, то, чего не допускали даже теоретически, все же случилось.

Как прошла эта первая ночь, ночь, разделившая историю на «до» и «после», ночь, ставшая мерилом для многих ошибок человечества? Она была удивительно будничная, эта ночь. Звонок секретаря горисполкома Марии Григорьевны Боярчук, поднявшей меня в половине четвертого утра, никаких особых эмоций, разве что чувство досады за прерванный сон, не вызвал. Досады и удивления, так как и до этого на станции бывали аварии, и достаточно серьезные, но никогда исполком из-за этого «в ружье» не поднимали. Станция имеет свои подразделения гражданской обороны. Гражданская оборона города при авариях на станции к действиям не привлекалась. Аварии, которые были до этого, ликвидировались быстро и без лишнего шума, отчего и складывалось впечатление, что в таких случаях особых сложностей нет и быть не может. Пожар? Что ж, на станции был и пожар, правда, на строящемся блоке, так что это тоже была не новость.

На всякий случай вызвали начальника штаба ГО города B.C. Иващенко (Ракитин в то время уже работал на станции). Что делать, никто не знал. Второй секретарь горкома партии А.А. Веселовский, оставшийся «на хозяйстве», так как А.С. Гаманюк был в Киеве, в больнице, уже уехал на станцию (там же находился и В.П. Волошко).

Честно говоря, я не помню, был в эту ночь кто-то в горкоме кроме дежурного или нет, но даже если и был, то вряд ли и там была какая-то ясность. Да и какая в то время могла быть у нас информация? Работники станции, высококвалифицированные специалисты, разобрались более-менее, что к чему, часам к восьми-девяти утра.

Звонить на станцию было бесполезно, потому что там либо никто не брал трубку, либо отвечали уклончиво и невразумительно. Оставалось ждать, когда со станции приедет шеф и внесет хоть какую-нибудь ясность. Мы разошлись по кабинетам. По улице Курчатова, на которую выходили окна моего кабинета, бесшумно пролетела «скорая», неся перед собой два покачивающихся столба света.