– Стой, чертова идиотка! – надрывался мне в спину мой парень. Точнее, теперь уже бывший.
– Ага, как же, – буркнула я, еще активнее заработав ногами. В руке все еще болталась, похожая на облезлую кошку накладка, которую я сорвала с лысины Димки. Ха, я и не знала, что мой сердечный друг маскирует лысину. Столько лет провела с ним рядом, а вот поди ж ты.
– Анфиса, да подожди ты, – одышливо простонал Шмойлов. – Давай спокойно поговорим. Тем более, что ты сама виновата.
– Я? – от такой наглости я замерла на месте. Заперхала, наливаясь свекольной краснотой. – Я виновата? В том, что ты женишься на другой, значит, я виновата?
– Ты похожа на перезревший помидор, – поморщился Дмитрий.
– А ты на задницу, – не осталась я в долгу. – Эпилированный попец макаки.
– Восхитительное сравнение, достойное поэтов серебряного века, – Шмойлов даже не моргнул, паразит, всем своим видом показывая, что на дураков не обижаются, – в этом ты вся, Ласкина.
Димку я знала с детства. С самого раннего, горшочно – слюнявого. Мне кажется, что он присутствовал в моей жизни всегда. Я привыкла и думала, что никуда он не денется. Родители «поженили» нас еще в младенчестве. Смотрели на двух умильных карапузов, лупящих друг – друга по голове песочными лопатками и говорили: «Ах, они станут прекрасной парой».
– Да, я забыл сказать – ты уволена, – вбил последний гвоздь в крышку моего гроба женишок. Точнее уже бывший. – Я устал терпеть твои закидоны.
А ведь ничего не предвещало. Утро встретило меня опухшей физиономией, отразившейся в безжалостном зеркале, гулкой тишиной пустой квартиры, обставленной старой мебелью и заливистым пением бабушкиного кенара. Мне даже показалось, что из кухни пахнет блинами. Показалось. Димка вчера так и не позвонил, но меня это даже порадовало. Он не любит тишины, а она мне сейчас была очень нужна. Наспех умывшись, проглотила горстку сухого творога, запила его кофе, сказала «пока» маленькой фотографии, перечеркнутой черной ленточкой, стоящей на тумбочке, и вышла из квартиры навстречу новому дню.
– Ну, наконец – то, явилась, – Димка встретил меня возле входа в офис. – Фис, я скоро с ума сойду от твоих опозданий и косяков. То, что ты мне не чужая не является уважительной причиной…
– Ты хотел сказать. То, что мы спим вместе? – раздраженно перебила я, совмещающего в себе строгого начальника и моего жениха, мужика. – Ты же знаешь, у меня трудные дни.
– Они у тебя всегда трудные, сколько я тебя знаю, – в голосе Шмойлова появилось недовольство. – А знаю я тебя…
– Не стоит озвучивать мой возраст, – мой голос зазвенел, – я помню, что уже не юная фея.
– Фис, я тоже любил Клавдию Григорьевну, ты же знаешь. Она меня вырастила фактически, но я же не плюю на то, что у нас конец квартала. И бабушке бы не понравилось твое отношение к делу. Вспомни, она всегда говорила – делу время, а потехе час, – набычился Димасик.
– Дим, сегодня сорок дней, – в горле появился противный колючий ком. Он не посмотрел на меня, ничего не сказал, не утешил. Просто втолкнул в свой кабинет, и плотно прикрыл дверь. – Я в церковь зашла, пироги еще заказала в пекарне. Чтобы по-людски, чтобы помин.
– Анфис, я от тебя ухожу.
– Куда, мы же пришли только? – тупо распахнула я глаза. – А вечером Зайцевы придут. Поминки же. И еще ребята из нашего класса. Дим, что происходит?
– Фис, я женюсь через неделю, – хмыкнул Шмойлов. У меня пропал дар речи. Сюр какой – то, Димка меня бросает. Смех, да и только. Кому он нужен – то? Это я привыкла к его выпирающему начальственному брюшку, к просто физиономии, дурацким шуткам и ночному храпу. Кто ж позарился то?
– Это что, дурацкая шутка? – спросила, нервно пожав плечами. – Когда ты успел только?
