Проблема ПРЕДМЕТА ЛИТЕРАТУРНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ является отправным пунктом при любой попытке создания целостного подхода к такому образованию. Анализ существующих программ по русской словесности показывает, что всякий раз ученикам и учителю предлагается особый предмет внимания и всевозможных умственных операций.
В преподавании литературы в школе до сих пор сосуществуют, по крайней мере, две полярные тенденции. Одна ведет к признанию за художественной литературой роли важнейшего средства воспитания и социализации растущего человека, средства, которое учитель использует для воздействия на ученика с какой-нибудь «воспитательной» или «развивающей» целью. Другая – сводится к максимальному удалению школьной «литературы» от возможности какого бы то ни было воздействия на личность, не «воспитание», а «обучение» выступает здесь на первый план, и задачей учителя становится введение ученика в лабораторию художественного слова, в мир делания текста. Если каждая из этих тенденций на практике доводится до крайности, то и литературе, и ученику наносится неизбежный ущерб. Либо мы «теряем» художественное произведение в его несводимости ни к философии, ни к социологии, ни к морали, ни к историческому контексту, либо «теряем» его действительные возможности и место в жизни человека, который приучается смотреть на него лишь как на объект научного анализа, как на предмет исключительно познавательный.
В последние годы все больше учителей занимают (или – декларируют) «постструктуралистскую» позицию в подходе к школьной «литературе». Самый последовательный курс в этом направлении держит система Г. Кудиной и З. Новлянской. Школьная литература здесь – предмет эстетический, то есть внимание учеников и учителя сосредоточено на ФОРМЕ произведения. На уроке дети – исследователи формы. Достоинство этой системы хотя бы уже в том, что предмет внимания и всевозможных действий участников работы – постоянно определяется и фиксируется. Замечательно уже и то, что мы знаем, ЧТО делаем на уроке литературы. Однако – и на это указывают многие учителя-практики – при таком, сугубо «литературоведческом», подходе неизбежны потери со стороны «содержания». «Умерщвляющий анализ» (М.М.Бахтин) в общении с произведением искусства возможен только в известных пределах. А вообще-то «писатель не приглашает литературоведа к своему пиршественному столу».
Философия искусства с древнейших времен рассматривает соотношение «содержания» и «формы» как важнейшую проблему. Их неразрывность в едином художественном феномене чуть ли не с момента существования самой проблемы – общее место. Тем не менее – особенно в отношении такого сложного и специфического вида искусства, как художественная словесность – к этому вопросу приходится постоянно возвращаться.
М. М. Бахтин посвятил ему еще в 1924 году специальное исследование – о содержании, материале и форме словесного художественного творчества. И вроде бы – предупредил еще раз обо всех опасностях, поджидающих человека на пути понимания художественного текста. Да, содержание и форму невозможно разъять. Эстетическая деятельность есть деятельность ОФОРМЛЕНИЯ СМЫСЛА. «Схватывание» смысла – первичная реакция на текст («синтез») для понимания едва ли не важнее, чем специально организованная «расшифровка формы» («анализ»). Мы понимаем – читая, переживая, откликаясь, причем так же «личностно-целостно», как целостно и личностно было творческое усилие писателя. Выделить в нем без потерь для смысла какую-то особую линию рассмотрения и сосредоточенности – задача непривлекательная, да и, по большому счету, невыполнимая.
