Что в мире есть страшнее Цыганского Проклятья?
Только Проклятие умирающей цыганки!
Сквозьльды, сковавшиенавеки,
Тыпротянискореедлань,
Пустьдрогнутсмёрзшиесявеки,
Отхлынетотдушипечаль.
Твоёспасениепредтобою,
Попробуйжаждупревозмочь.
Обнимипризрачнойрукою
Народакочевогодочь.
Пролог
Зима в этом году выдалась суровой. Снежные шубы пышно укутали деревья, устлали дорожки пушистым ковром. Морозный день плавно переходил в студёные сумерки. Город медленно затихал, рабочий люд уныло прятался по домам, редкие экипажи проносились по скользким улочкам, рискуя покалечить усталых рысаков. С приходом ночи жизнь в городе замирала. Но не сегодня.
Величественный особняк сверкал яркими огнями. Громко отыгрывал резвые пляски неугомонный оркестр. Купчиха Анна Филипповна Гладакова давала богатый приём, да и сама дама 74 лет от роду веселилась вовсю. Блистая драгоценными камнями на пышном платье, она посвящала юных девиц в таинственные обряды святочных гаданий. Сморщенное, как печёное яблоко, лицо благородной старухи светилось неподдельным ликованием: «Вот и еще один год протянула, а ноги не протянула!» – жеманно хвалилась она, выслушивая в ответ лестные комплименты и неискренние восхваления. Всё дворянство славной Курской губернии имело честь присутствовать на данном празднестве.
Веселье было в самом разгаре, когда кто-то особо разбитной из золотой молодёжи предложил ночное катанье на санях! Гости в азарте радостно поддержали, и прислуга опрометью бросилась исполнять пожелание столь высоких особ. Вот множество саней заполнили Троицкую улицу и половину Сергиевской в ожидании благородных кутил. Разбуженные лошади испуганно фыркали, переступая копытами. Ночной город был пуст, и никто не препятствовал гуляющему дворянству пронестись с ветерком под сияющим ликом полнобокой луны в хрустальной тишине святочной ночи.
– Помилуйте, барыня! Куда же вы? – бежал за Анной Филипповной встревоженный кучер. – Как же можно! – помогая подняться и занять его место на облучке блистательной особе, возжелавшей самой править санями.
– Да темно же, хоть глаз выколи! А коли случится дурное?!
– А ты меньше каркай, Пахом! Я дольше живу, и сама уж с конями управлюсь! Не смей мне перечить, холоп! – горделиво вытянув тощую шею, купчиха уселась на мягкие шубы, что Пахом успел подсунуть под тощий благородный зад перед тем как, склонившись, попятился. Высокий особняк ярко освещал дорогу, и горячая бравада кипела в крови, не давая и шансу тревожному страху.
– Пошла! – купчиха взмахнула вожжами, и белые рысаки рванули вперёд. Сидевшие в санях гости весело кричали, в хмельном угаре с завидной регулярностью бряцали бутылками, разливая шампанское и щедро расплёскивая друг на друга.
Шумный кортеж, миновав полгорода, не сбавляя скорости, мчался вперёд. Гремели тосты, звякали бокалы, визжали облитые игристым дамы, рассыпались в извинениях сконфуженные кавалеры, заверяя красавиц в самых благородных намерениях. Щёки Анны Филипповны раскраснелись, глаза слезились от укусов морозного ветра, трясущиеся руки едва держали жёсткие вожжи. Резво вывернув на Цыганский бугор, сани нещадно подпрыгнули, купчиха покачнулась, пальцы ослабли и разжались. Охнув, старуха принялась елозить в ногах, нащупывая грубые поводья. Сани круто повело на скользкой дороге, рысаки испуганно заржали, вскидываясь на бегу, выворачиваясь из упряжи. Пассажиры завопили, лихорадочно толкая друг друга и вываливаясь из скособоченной повозки. Анна Филипповна, выпучив глаза, истошно орала, изо всех сил хватаясь за устилающие облучок шубы.
