Дело об одноразовом драндулете

В то утро я спустился из своей комнаты на втором этаже старого дома из коричневого камня под номером 818 на Западной 35-ой улице поздно. Накануне я лег спать под утро – с Саулом и Лоном играл в карты с пенсовыми ставками. Само собой, никаких пенсов ни у кого не было, но играть в покер каждую неделю – наша традиция, кроме того, игра служила мне предлогом, чтобы не сидеть и весь вечер смотреть, как Жирный лакает пиво и читает старые, изъеденные молью книжки, пытающиеся поведать о былых его успехах в роли сыщика. Время от времени, выбрав пару абзацев, зачитывает мне их вслух, забывая, что книга написана мной. Сейчас он занимается одной из самых первых, «Красной коробкой», о преступлении, в которой, если я правильно (а наверняка нет) помню, замешана блондинка-проститутка высокого ранга.

Войдя на кухню, я спросил:

– Франц, что на завтрак?

Он с жалостью посмотрел на меня своими старыми глазами.

– То есть, э… Феликс, Филипп? – сказал я. – Не подсказывай. Имя вертится на языке.

– Лысик, – отмахнулся он, – на завтрак каша.

– Каша! Опять? Куда девался апельсиновый сок, сдобные английские булочки, лепешки с тимьяновым медом из Греции, домашняя колбаса и яйца в масле?

Он вздохом помянул прошлое и ответил мне:

– Лысик, ты сам прекрасно знаешь, что четверо стариков, сидящих на Отрицательном Подоходном Налоге, не могут позволить себе такую роскошную еду, даже если сложат все свои ресурсы. – Он вздохнул еще раз. Потом еще. – Кроме того, где все это возьмешь?

Он с тоской посмотрел на бумажный пакет в своей руке.

– Обезвоженное вино «Божоле» разлива 88 года, – сказал он с тихим стоном, покачивая головой. Потом добавил: – На обед – соевые сосиски, а вечером – фарш «Эскофье».

– Фарш «Эскофье»? Звучит скорее как курево, а не еда. Из чего делают фарш «Эскофье»?

– Чтобы ты мог как-то представить себе, – ответил он, – сегодня у меня очередной день использования остатков различных продуктов.

И в этот момент звякнул дверной звонок.

Я пошел открывать и подозрительно всмотрелся в стекло, через которое видно только одну сторону. Их было трое, на сборщиков пожертвований не похожи. По возрасту – от сорока до пятидесяти – самые обычные пацаны. Я накинул цепочку, и, приоткрыв дверь на несколько дюймов, сказал:

– Вы ошиблись адресом. Это дом Калигулы, э… то есть, Тиберия, э… я хочу сказать, Клавдия. Так, минуточку, не подсказывайте, я знаю, как его зовут, не хуже, чем себя. Как одного из римских императоров. Э…

Самый старший и самый длинный из троих высокомерно сказал:

– Я полагаю, мы в доме самого знаменитого частного детектива прошлого века?

– Хотите – полагайте, не хотите – не полагайте, – все еще подозрительно ответил я. – Это было в прошлом веке. Ну, а в этом трех последних клиентов, нанимавших босса, гильотинировали.

– Гильотинировали? – переспросил самый низенький и самый молодой из троих. – Сейчас применяют этот способ казни? Видите ли, я действительно не в курсе таких дел.

У него была древнего вида козлиная бородка, и он теребил ее, как бы проверяя, в порядке ли ее кончик.

– Нехватка энергии, – ответил я ему. – Когда снова ввели высшую меру наказания, чтобы справиться с террористами, от электрического стула отказались. В наши дни их так много, что если их всех сажать на электрический стул, наступит затемнение. – Меня испугала пришедшая в голову мысль. – Уж не хотите ли вы сказать, что вы клиенты? – спросил я слабым, дрогнувшим голосом.

– Вот именно, – с возмущением ответил толстый коротышка. – Вы что же, воображаете, что мы стоим здесь, на пороге этой грязной дешевой ночлежки – или как ее там – и клянчим милостыню?

Со словами «Мы не в состоянии подать даже горсть семечек для беженки-канарейки», – я открыл им дверь. Они вошли в коридор гуськом.