Мужчина средних лет приблизился к юной девушке и сжал ее худые
светлые плечи полными руками, сжимая их так, чтобы оставить видимые
синяки. Он улыбнулся своими узкими полными губами, бледными и
обветренными. В его карих глазах читалось ехидство и
самодовольство, и ни капли жалости: глаза горели желанием,
отвратительным и гадким. При такой мерзкой улыбке его широкие щеки
округлялись, а лицо, кажется, становилось толще. Он приподнял
короткие густые брови и оскалился на жертву.
— Поиграем, девочка моя?
Он выдохнул горячий воздух в ее бледную худую шею, прикасаясь
горячими губами к прохладной коже, под которой нервно пульсировали
сине-зеленые венки. Девушка вздрогнула и попыталась прикрыться в
области груди, где ее тонкое бежевое платье было нагло и
бесцеремонно порвано.
— Ненавижу тебя, грязная крыса... чтоб ты сдох, — выдала она,
посмотрев своими темными синими глазами, большими, горящими злобой
и чистой ненавистью, на него. Если бы взглядом можно было убить, то
ей бы это удалось. Ее бледное лицо стало белее обычного, а теперь,
когда мужчина все же порвал платье еще больше, то задрожала и
прикрыла глаза, нахмурив тонкие темные брови, между которыми
залегла небольшая складочка.
— Закрой свой грязный рот! — выругался он, хлестнув ее
пощечиной.
— Ненавижу, умри, прошу тебя... — взмолилась девушка, беззащитно
сжав руками простыни. Взгляд ее туманно смотрел вокруг, рассеиваясь
и не замечая ни единого предмета. Темные густые ресницы задрожали,
а кровь прилила к бледным щекам, окрашивая их. На худом лице
отразилась волна боли: уголки небольших губ розоватого цвета
опустились вниз, брови нахмурились пуще прежнего, а на ресницах
появились капли слез. Все чувства смешались в один неистовый комок
боли, наполненный грязью и глубоким отвращением. Все больше и
больше отвращения с каждой минутой, секундой. Просто
невозможно.
Она не видела ничего. Только ощущала, как вновь и вновь
становится грязной. Казалось бы, что куда уж грязнее, но это вполне
возможно.
Каждый день она чувствовала это, как сейчас. Это стало частью ее
существования, и поделать с этим ничего не получалось. Это было
адом и страшным сном, из которого она хотела убежать, но никак не
могла этого сделать, сколько бы не пыталась. Каждый раз, словно
срываясь с цепи, девушка убегала, но всякий раз ее ловили и жестоко
наказывали, так что она оставила всякие попытки бежать, но душа ее
неумолимо рвалась к этому.
Руки вцепились в простыни, девушка бессильно прикусила губы до
крови и зажмурила глаза, слыша собственное сердцебиение. Изо дня в
день случалось тоже самое, каждый день, когда этот человек
насиловал ее, она теряла саму себя и чувствовала, как тонет в море
грязи, от которой не избавиться и не очиститься, как не
пытайся.
Она вся грязная, вся ее сущность, даже душа — грязные.
Волна отвращения покрыла все тело, заставляя съежиться. Где-то
под сердцем сдавило, казалось, что боль не отступит никогда, но она
притупилась, становясь почти незаметной, приглушенной. Да только
эта боль никогда не уйдет, а будет напоминать о себе всегда. Это
закончилось на сегодня, но только, чтобы завтра повториться вновь,
принося еще больше отвращения к самой себе.
Мужчина оставил свою жертву и быстро оделся. Самодовольная
улыбка скользнула на его пухлом щетинистом лице. Который раз он
насладился этим молодым телом и остался полностью доволен, а как же
иначе?.. Каждый раз ему нравится все больше и больше, каждый раз он
чувствует себя лучше, когда унижает ее. Это такой своеобразный
способ самоутвердиться, пусть даже вопреки всем человеческим
законам. Все очень просто: для него никаких законов не существует,
и творить ему можно все, что только он не пожелает.
