Машина неторопливо катилась по однополосной дороге, усаженной с обеих сторон высоченными тополями. Тамара прижалась лбом к прохладному стеклу и пыталась сосчитать выкрашенные белой краской стволы деревьев. Двадцать шесть, двадцать семь…
«Hope is a dangerous thing for a woman like me to have…»
В наушниках в последний раз вздохнула Лана Дель Рей, потом трек переключился, и после короткого фортепианного вступления Тамариных слуховых рецепторов коснулся вкрадчивый бархатный голос Марко Сааресто из Poets of the fall:
«On your palm an endless wonder…»
Тридцать восемь, тридцать девять, сорок… Марко не успел допеть до «What does tomorrow want from me?»: мама обернулась с переднего сиденья, махала ладонью у Тамары перед лицом и, судя по тому, как шевелились накрашенные розовой помадой губы, снова и снова называла ее имя. Пришлось нажать на паузу и вытащить один наушник.
– …Тома! Все, теперь слышишь меня? Мы почти приехали.
– Восхитительно.
– Не слышу энтузиазма. Давай ты хотя бы немножко взбодришься! Нет поводов для такого мрачного настроения!
– Для радости тоже нет.
– Ну как… Новая школа, в таком красивом уединенном месте, море рядом – все как ты любишь. Новые одноклассники…
Тамара фыркнула.
– Да, знаю, коммуникация – не твоя сильная сторона. Но с этими детьми у тебя должно быть много общего…
– Хочешь сказать, они такие же ущербные?
В салоне повисла пауза. Мамино лицо вытянулось, и Тамара, не выдержав ее увлажнившегося взгляда, снова уставилась в окно. Тополя закончились, и теперь на дорогу наступали низкие деревца и кустарники. Поначалу сквозь листву проглядывали редкие покосившиеся деревянные домики, а потом они остались позади, и густо-зеленая, с желтыми вкраплениями стена стала казаться непроницаемой. Из тяжелых неповоротливых облаков на стекло упало несколько капель.
– Тамара, я тебя очень прошу… – Мамин голос немного дрожал. – Ты только в школе, пожалуйста, такое никому не говори…
– Я что, идиотка, по-твоему?
Тамара подумала, что доля истины в маминых словах вообще-то есть. От волнения, если вокруг нее много людей, она еще и не то могла брякнуть. В последней школе – той, откуда ее выставили за «полное пренебрежение учебными обязанностями», – она в первый же день громко похвалила старосту за то, как хорошо той удалось замазать тональником прыщи. И ведь ничего плохого не хотела, восхищалась совершенно искренне, так как сама с косметикой обращаться не умела.
– Тамара! – рыкнул папа, на секунду оторвав взгляд от дороги. – Не хами, пожалуйста. Все то же самое можно сказать спокойно, уважительно и экологично, без вот этого твоего яда…
Тамара почувствовала, как глаза сами собой закатываются к потолку машины.
– Тем более что никакая ты не ущербная, – подхватила мама. – Ты замечательная. Просто поведение у тебя трудное. И немного не хватает эмпатии. Но в этой школе…
– «Мастерской», – вклинился папа.
– Да. В «Мастерской» тебе должны помочь усмирить внутренний конфликт и раскрыть твой огромный – а я уверена, что он именно такой, – потенциал…
«А самое главное, что вы на ближайшие пару месяцев от меня отстанете. И скучать я не буду, вот ни капли». Но вслух она, конечно, ничего подобного не сказала.
– Через триста метров поверните направо, – вмешался в разговор бесстрастный голос навигатора.
Папа крутанул руль, машина нырнула в арку из деревьев и, подскакивая, покатилась по грунтовке. Тамара стукнулась лбом о стекло и ойкнула.
– Потерпите, – бросил папа. – Сейчас, сейчас, кажется, уже близко.
Дорога петляла между полем и лесом, потом снова сделала крутой поворот, на этот раз влево, и колеса захрустели по гравию. Еще через полминуты показалась высокая кованая ограда с распахнутыми воротами и примостившейся возле них будкой охраны. Папа показал документы, и ему разрешили проехать внутрь.