Глава 1
Кэролайн
Сентябрь 1939 года
Если бы я знала, что мне предстоит встреча с мужчиной, который подействует на меня, как удар костяного фарфора по терракоте, я бы поспала подольше. Но вместо этого я с утра пораньше вытащила из постели нашего флориста мистера Ситвелла и заставила его сделать бутоньерку – мой первый консульский гала-прием должен был пройти по всем правилам подобных церемоний.
На Пятой авеню я нырнула в толпу. Мимо меня проталкивались мужчины в серых фетровых шляпах, с подборками утренних газет с безобидными заголовками на первых полосах. В тот день на востоке царили тишь да гладь и ничто не предвещало перемен. Единственным зловещим знаком со стороны Европы был долетавший с Ист-ривер запах стоячей воды.
На подходе к нашему зданию на углу Пятой авеню и Сорок девятой улицы я почувствовала, что за мной из окна наверху наблюдает Рожер. Он увольнял людей и за меньшие провинности, чем опоздание на двадцать минут, а в единственный день в году, когда элита Нью-Йорка открывает свои кошельки и разыгрывает любовь к Франции, не до какой-то жалкой бутоньерки.
В лучах утреннего солнца засверкали выгравированные на угловом камне буквы: «LA MAISON FRANCAIS». Френч-билдинг, французское консульство, стояло бок о бок с Бритиш-Эмпайр-билдинг фасадом на Пятую авеню и было частью Рокфеллер-центра, нового комплекса Рокфеллера-младшего из известняка и гранита. В то время там располагалось много иностранных консульств, это было такое рагу международной дипломатии.
– Проходим до конца и поворачиваемся лицом к выходу, – сказал Кадди, наш лифтер.
Мистер Рокфеллер тщательно отбирал кадры на эту должность, манеры и внешность имели большое значение. Кадди был суров на вид, и, хотя в волосах у него уже появилась седина, комплекция не соответствовала возрасту.
– Сегодня у вас людно, мисс Ферридэй, – добавил Кадди, не отрывая взгляда от светящихся цифр над дверью. – Пиа сказала, пришли два корабля.
– Превосходно.
Кадди стряхнул невидимую пылинку с рукава синего форменного пиджака.
– Еще один долгий вечер?
Для самого быстрого лифта в мире наш поднимался целую вечность.
– Сегодня к пяти закончу. Вечером – гала-прием.
Я любила свою работу. Бабушка Вулси ухаживала за раненными в битве при Геттисберге и стала родоначальницей нашей семейной традиции. Правда, моя волонтерская деятельность по организации помощи семьям при консульстве Франции не являлась работой в буквальном смысле этого слова. Любовь к Франции и всему, что с ней связано, была у меня в крови. Да, мой отец был наполовину ирландцем, но сердце его принадлежало Франции. Плюс мама унаследовала квартиру в Париже, где мы проводили каждый август, так что я чувствовала себя там как дома.
Лифт остановился. Через двери доносился нарастающий гул голосов – меня даже в дрожь бросило.
– Третий этаж, – объявил Кадди. – Консульство Франции. Будьте внимательны…
Двери открылись, и шум снаружи заглушил учтивые слова лифтера. Холл перед нашей приемной был забит до отказа – ступить некуда. В то утро в нью-йоркскую гавань прибыли два океанских лайнера «Иль-де-Франс» и «Нормандия», оба с состоятельными пассажирами на борту, которые бежали от неопределенности во Франции. Как только подали сигнал, разрешающий сходить на берег, пассажиры первого класса устремились в консульство улаживать проблемы с визами и другие малоприятные вопросы.
Я протиснулась мимо нескольких леди, одетых по последней парижской моде. Они о чем-то болтали в облаке «Арпеджио», и капельки морской воды еще блестели в их волосах. Такого рода публика привыкла иметь неподалеку официантов с хрустальными пепельницами и бокалами с шампанским. Посыльные с «Нормандии» в ярко-красных пиджаках и посыльные с «Иль-де-Франс» в черных наступали друг другу на пятки. Я вклинилась в толпу и начала пробиваться к столу секретаря в конце комнаты. Мой платок из шифона зацепился за застежку жемчугов одной из прелестниц. Пока я его высвобождала, зазвонил и остался без ответа телефон внутренней связи.