Глава 1
Девять воплощений. Девять жизней у кошек
Лишь песок и сухая трава, нагретая вечерним солнцем…
Песок, песок, песок, трава, трава, трава, обломки гранита, древние камни, остовы колонн.
Все, что осталось… И уже невосстановимо.
Там, в деревне за холмом, громко играет радио в магазине для туристов. Автобусная остановка с надписью на арабском и английском «Добро пожаловать в Загазиг!» пуста.
Туристические автобусы в деревушку Загазиг давно уже не приезжают ни из Хургады, ни из Каира. Путь неблизкий, да и дороги стали опасны.
Стреляют на дорогах. Война на всех границах – в Сирии, в Ливии, да и тут в Нижнем царстве о покое забыли.
Но холм, поросший травой, засыпанный песком, усеянный обломками гранитных колонн великого храма, зияющий, как ранами, ямами старых археологических раскопов, знать ничего не хочет ни о войне на границах, ни о том, что на проселочных дорогах все чаще появляются банды и грабят грузовики и фуры, нападают на полицейских.
Холм Телль-Баста наблюдает за солнцем, опускающимся за линию горизонта, наблюдает сотней глаз, прекрасных и древних.
Жук скарабей катит неутомимо и шустро вонючий шарик. Катит шарик, пятится задом, суча лапками – по песку, по склону холма, среди травы и по небу, лавируя меж редкими облаками.
Кому-то ведь пришло в голову сравнить ярчайшее ослепительное солнце с этим вот комочком навоза, что так быстро катит жук – скарабей священный!
Солнце – лишь комочек навоза. И Око Ра…
Сегодня оно на закате пугающе великолепно – не замутнено никакими сомнениями, тускло-багрово, исполнено ярости, решимости, тоски и ожидания.
Вот-вот что-то произойдет.
Что-то случится.
И солнце – комочек навоза – всевидящий глаз – это предвкушает и ждет.
На холме Телль-Баста, заброшенном и безлюдном, когда-то в незапамятные времена располагался город, славившийся великим храмом богини-кошки Бастет, которой поклонялся весь Египет.
От него ничего не осталось. Лишь прах, пыль, песок.
Но кошки… ах да, деревенские и просто бродячие… боже, сколько же их здесь? Одна, вторая, седьмая, десятая… более двадцати двух особей.
Кошки приходят сюда на закате, вспрыгивают на обломки колонн. И сидят. Долго сидят. Пережидают закат, краткие сумерки и словно растворяются в темноте ночи.
Но нет, они все еще здесь. Глаза горят, посверкивают в темноте, как угольки.
Кошки бдят. Сидят, не издавая ни звука – не мурлычат, не мяукают, не орут.
Кажется, что и друг на друга они не обращают внимания. Но зорко, зорко следят каждая за каждой. И за всем происходящим вокруг. Как жук – священный скарабей – катит свой навозный шарик, словно солнце по небосклону. Как шуршит сухая трава, как цикада поет, как падают капли со стен храмового колодца.
Девять жизней у кошек.
И они длинные, порой растягиваются на века, на тысячелетия, складываясь, продолжаясь.
Поэтому кошки помнят все.
И они не питаются падалью.
Вон там за холмом в песке валяется обглоданный, выбеленный солнцем скелет. Уже и не поймешь сразу, чей – человека или животного.
Но кошки и ухом не ведут. Им до старых костей нет дела. Но память у них длинная, как все их девять бесконечных жизней. Они помнят причиненную боль. И мстят.
Когда-то давным-давно, когда еще храм Бастет существовал, кошек тут лелеяли и ублажали.
Может, поэтому через столько веков их тянет сюда, на старое место?