ПРОЛОГ
Нудный дождь лил и лил, размывая комья кладбищенской земли.
Крупные капли падали на восковое лицо покойного, стекали слезами по
щекам. Люди жались к другу, пытаясь спрятаться от резких порывов
ветра, отводили взгляд от мертвого лица, с нетерпением ждали
окончания церемонии.
Внезапно одна из присутствующих женщин побледнела и схватившись
за сердце, охнула. Стоявшая рядом Старушка попыталась поддержать
ее, подхватив за локоток, но женщина оседала на землю, жадно ловя
ртом воздух. Одного взгляда Ларисе хватило, чтобы определить
сердечный приступ. подскользнувшись в грязи, она бросилась к
женщине:
– Ни****церин есть у кого-то? – спросила она, обведя взглядом
столпившихся старичков. Они напоминали воркующих пугливых
голубей.
– У… у меня! – подняла вверх руку сухонькая бабулечка и
принялась копошиться в сумке.
Лариса сунула руку в карман, достала упаковку асп**ина,
заставила женщину разжевать таблетку.
– Капсулу под язык, – командовала Лара. – Раскусите, но не
глотайте! Держите ей голову! – дрожащими пальцами она расстегнула
пуговки на воротнике строгого черного платья. – Чего вы все стоите?
Звоните в скорую!
Мир дернулся куда-то в сторону и перед глазами вновь
возникла палата реанимации.
– Мне очень жаль, Лариса.
– Нет… нет, – она качает головой, но уже понимает – там, под
белой простыней ее отец. По спине бежит холодок. – Операция плевая,
– бормочет она, – я сама, лично обследовала его… – голос пропадает,
горло сжимает спазмом. Врач качает головой:
– мне очень жаль, Лариса. Ты не можешь не знать, что в его
возрасте…
она запускает пальцы в волосы, царапая кожу.
– Ему было шестьдесят пять , Гоша. Всего шестьдесят пять…
это моя вина! Он умер из-за меня!
Гоша хватает ее за плечи, встряхивает:
– ничего подобного, ты не виновата, никто не виноват! Так
бывает, ты же знаешь, Лариса…
– Уходи, Гош! – кричит она и оттолкнув его бросается к телу
отца, падает на колени у койки и рыдает…
Лариса вздрагивает, шесть лет прошло, а она помнит все, как
вчера; с трудом ей удается подавить нахлынувшие воспоминания.
Могильщики опускают гроб, орет спешащая к кладбищу скорая.
Женщину кладут на носилки, врач что-то быстро-быстро говорит, но
Лара его не слышит.
***
Луна выглянула из-за туч и ее бледный свет рассеял тьму. Лариса
ужасно устала, но все никак не могла уснуть. Справили девять дней,
родственники разъехались, она осталась одна.
Лариса и самой себе не могла объяснить почему не вернулась в
Москву сразу после похорон, ведь дом, доставшийся ей в наследство,
почему-то пугал ее. Это был необъяснимый мистический страх,
претящий рационализму, он накрывал с головой, как цунами, превращал
кровь в парализующую жидкость. В такие минуты Лара чувствовала
потустороннее присутствие, невидимое глазу нечто следило за ней из
каждого уголка, как затаившееся чудовище. Стоит потерять
бдительность и сомкнутся его хищные челюсти, и утянут на дно...
Лариса думала, что никогда не сможет жить здесь, как бы не влек
ее местный воздух – свежий, живительный, влажный. С самого первого
дня пребывания знала, что по возвращению в город выставит дом на
продажу.
Из распахнутого окна доносились ночные звуки – трещали сверчки,
кричала «ху-ху-хууу» неясыть, где-то выла собака. Дверца шкафа
скрипнула и открылась. Лариса взглянула на шкаф, ожидая увидеть
кого угодно – от бестелесного призрака до потустороннего монстра,
но тут же одернула себя. Нервы и разыгравшееся воображение плохое
снотворное.
Она встала и направилась к шкафу. Дверца распахнулась еще шире,
обдав Лару удушающим зловонием. в черной пасти шкафа она заметила
человечка – маленькую девочку в красном оборчатом платье с
торчащими в стороны косичками. Нет, конечно, не девочку, а просто
старую тряпичную куклу. Кукла глядела прямо на нее, сверкая
янтарными бусинами. Рука сама потянулась к игрушке. Лицо, сшитое из
лоскутков грубыми стежками, напомнило чудовище Франкенштейна.
