На каникулах, перед началом жуткого семестра, в горном лагере нашей школы произошло два из ряда вон выходящих события.
Моей фотографией заклеили огромный рекламный щит на перекрестке у Сент-Килды.
И я поцеловалась с Беном Капальди.
Как минимум дважды в год моя крестная, известный продюсер в сфере рекламы, приезжает в Мельбурн из Нью-Йорка повидаться с родными и давними друзьями, такими как мы.
Ее имя Биби, как сигнал машины, но мы зовем ее Биб.
Детей у нее нет, поэтому все внимание, которое она могла бы уделять им, достается мне, и если уж совсем начистоту, его не очень-то много. Но это, что называется, «качественное время». И такие же качественные подарки. Особенно это было заметно в моем детстве. Когда мне исполнилось пять лет, она организовала мое усыновление пупса в «Шварце». И сфотографировала меня в «яслях» – у них и вправду продавщиц одевают нянями, – а я потом показывала эти снимки в школе.
Тогда-то и началась моя дружба с Холли. Когда она смотрела на мою куклу Мэгги Макгрегор – у которой была своя бутылочка, памперсы, дизайнерские одежки, свидетельство о рождении и автокресло, – я видела, как в ее душе идет борьба. Между собой боролись ревность-ненависть и восхищение-зависть, и, к счастью для меня, победу одержали восхищение-зависть. С Холли хорошо дружить, но наживать такого врага, как она, опасно.
Мы блаженствовали в домике на пляже, окутанные приятным флером съеденного лимонного кекса с маком и выпитого чая, и болтали о том, что надо бы отыскать мокрые купальники и устроить пронзительно-холодное весеннее купание, и вообще, есть ли у акул предпочтительное время приема пищи? Я валялась на полу, задрав ноги на кресло. Ногти, накрашенные «Титаниумом» – темно-лиловым! – сохли как надо.
Я только что отложила «Отелло», чтобы сыграть разок в «Энгри бердс». Моя сестра Шарлотта, все еще вредина в свои тринадцать, нарочно громко расхохоталась над какой-то эсэмэской – наверное, надеялась, что кто-нибудь из нас спросит, что там смешного. Папа разгадывал какой-то мудреный кроссворд. Мама отвечала на электронные письма на ноутбуке, хоть и считалось, что она на отдыхе. «Венерические болезни не дремлют», – ответила она, когда я напомнила ей, для чего существует отпуск. Жуть.
Раньше она была обычным лечащим врачом, получала все больше каких-то непонятных сертификатов, потом ударилась в политику и сферу общественного здравоохранения, и вот теперь практически правит миром из клиники «Освободим мир от ЗППП» в Фицрое.
Если вам кажется, что есть место, куда еще стыднее приходить к маме на работу, чем в венерологическую клинику, – напрасно, потому что такого места нет вообще.
Но Холли обожает это место. Мы ходили туда после уроков в последний день семестра – срочно понадобились деньги на мороженое, чтобы хватило сил прочесывать «Сейверс»[1], – а когда вышли оттуда на улицу, какую-то старушку при виде нас аж перекорежило. Холли невозмутимо припечатала ее: «Ну мы хотя бы лечимся».
Биб сидела на уютном диване, обитом красивой тканью в «турецких огурцах» из Гильдии дизайнеров, купленном мамой по ее настоянию лет десять назад, а теперь уже слегка потертом и поблекшем, и листала в сети каталог какого-то модельного агентства, комментируя: «Никакая, никакая, унылая, как с панели, так себе, фу, тощая, никакая…» Потом застонала и вытянула ноги в черных джинсах.
– Куда девались интересные девчонки?
– После вас двоих разбили форму, – отозвался папа, имея в виду Биб и маму. Папе комплименты никогда не даются – он просто не настолько обаятельный.
