Вторник, 20 марта 2012 года
Эмма
Я сажусь за рабочий стол, и компьютер мне этак многозначительно подмигивает. Трогаю пальцем клавиатуру – и на экране возникает фотография Пола. Это я сняла его в Риме в наш медовый месяц. Из-за столика в «Кампо-дей-Фиори» на меня устремлен его полный любви взгляд. Пытаюсь улыбнуться ему в ответ, но, чуть подавшись к экрану, вдруг ловлю в нем собственное отражение и замираю. Терпеть не могу так вот, внезапно, себя увидеть. Порой я даже себя не узнаю. Кажется, что вроде бы хорошо помнишь свою наружность – и тут на тебя как будто смотрит совершенно незнакомый человек. И меня иногда это очень пугает.
Однако сегодня я начинаю разглядывать это незнакомое лицо. Каштановые волосы убраны на макушку небрежным пучком, открывая взору бледную кожу с тенями вокруг век и морщинками, что тянутся к глазам, точно трещины от оседания грунта.
– Господи, ну и паршиво же ты выглядишь, подруга, – беззвучно говорю я женщине на экране.
Безмолвное шевеление ее губ завораживает меня, и я заставляю ее сказать что-нибудь еще.
– Давай-ка, Эмма, доделывай работу, – велит она.
Я отвечаю ей вымученной улыбкой, и она мне так же вяло улыбается.
«Ты ведешь себя как сумасшедшая», – говорит она мне уже внутренним моим голосом, и я прихожу в себя.
«Слава богу, Пол меня сейчас не видит».
Вернувшись вечером домой, Пол выглядит усталым и даже каким-то раздражительным после целого дня общения с «дубоголовыми» студентами и очередной баталии с деканом факультета из-за своего расписания.
Может, это уже возрастное, но теперь любые трения на работе для Пола оборачиваются серьезной встряской. Мне кажется, он начинает сомневаться в себе, кругом и всюду видя угрозу своему положению. На самом деле, каждая университетская кафедра – это словно отдельный львиный прайд. Множество самцов самодовольно рыскают вокруг, всячески, даже своими рудиментарными пальцами, оспаривая свое первенство. Я говорю Полу все, что полагается в таких случаях, и делаю ему джин-тоник.
Убирая с дивана мужнин портфель, я замечаю, что он принес домой газету, свежий выпуск The Evening Standard. Должно быть, прихватил в подземке.
Пока Пол отправляется в душ смывать с себя дневные заботы и треволнения, я сажусь ее читать – и тут натыкаюсь на заметку.
«Найдено тело младенца», – сообщается в ней. Далее всего несколько строк о том, что на строительной площадке в Вулвиче обнаружены останки новорожденного и что полиция ведет расследование. Я перечитываю это раз за разом и все не могу до конца вникнуть в написанное, словно это какая-то инородная речь.
Тем не менее я хорошо знаю, о чем там говорится, и меня сразу обволакивает страх. Легкие сжимаются, выдавливая воздух, становится трудно дышать.
Я сижу, будто приросши к месту. Наконец возвращается Пол, весь влажный и распаренно-румяный, и тут же начинает вопить, на плите что-то горит. Свинина на сковороде почернела – сгорела просто до головешек. Я выбрасываю ее в мусорное ведро и поскорее открываю окно, чтобы выпустить из кухни дым. Потом достаю из морозилки готовую пиццу, ставлю в микроволновку. Пол между тем молча садится за стол.
– Нам непременно надо поставить датчики дыма, – спокойно произносит он вместо того, чтобы ругать меня за то, что чуть не спалила весь дом. – Легко обо всем забыть, когда что-то читаешь.
Какой он все-таки чудесный! Я его совершенно не заслуживаю.
Стоя перед микроволновкой и глядя, как внутри медленно вращается и пузырится пицца, я уже, наверно, в миллионный раз задаюсь вопросом: а вдруг он меня бросит? По уму, ему уже давно следовало бы это сделать. На его месте я бы уж точно это сделала – каждый божий день терпя все мои заморочки. Однако по нему не скажешь, что Пол готовится собирать чемоданы. Напротив, он печется обо мне, точно заботливый родитель, оберегая от всяческих напастей. Он утихомиривает меня, когда я начинаю взвинчиваться, и вечно придумывает всевозможные доводы, чтобы меня подбодрить, и успокаивающе прижимает к себе, когда я плачу, и все время внушает мне, какая я необыкновенная, умная и вообще замечательная женщина.
