Сегодня 3 декабря 2019 года. Кажется, дневниковые записи я делала примерно год назад. За этот год в моей жизни произошли довольно крутые перемены. Я уволилась из своей любимой больницы, едва сдав годовой отчёт в конце января. Полгода просидела дома, ничем особенно не занимаясь, кроме домашнего хозяйства. Единственное, что сделала полезного за февраль-март, так это оформила сестре инвалидность. Учитывая то, что я просто НЕНАВИЖУ бегать и оформлять какие бы то ни было бумажки и документы, то для меня это почти что подвиг. Тем более, что не для себя самой и не для сына.
–
– 6 августа 2019 года я развелась со вторым мужем. Но сразу съехать от него мне было некуда: я только-только нашла новую работу, но из-за отсутствия справки о судимости, которую пришлось ждать ровно месяц, я пока не могла официально работать и, соответственно, не могла рассчитывать на зарплату. Без зарплаты не могла снять квартиру, а следовательно, продолжала жить с бывшим мужем.
–
– Когда получила справку об отсутствии судимости, сразу же вышла на новую работу. Да только лучше бы я туда и не ходила.
–
– Ещё в конце января, во время сдачи годового отчёта заместитель главного врача по статистике спросила у нас с Алёной (статистик нашего стационара):
–
– — Девчонки, ходят слухи, что у вас там кто-то из статистиков собирается увольняться. Вы, случайно, не знаете, кто именно?
–
– Я не дала ответить Алёне, сразу выпалила:
–
– — Я собираюсь.
–
– — Как?! – поразилась Листвянская. – А почему?!
–
– — Ну как – почему? Я просто не справляюсь с таким объёмом работы. Сейчас год закрою и уйду.
–
– — Ну да, ну да… А если не секрет, какие у вас зарплаты?
–
– Мы с Алёнкой переглянулись. Раньше я, может быть, и не стала прямо отвечать на этот вопрос, но сейчас мне терять было уже нечего. Оставаться я не собиралась ни за какие печенюшки.
–
– — У меня десять-двенадцать тысяч. Иногда четырнадцать. Редко.
–
– — Ах, ну тогда конечно… – протянула Листвянская.
–
– Но для меня ничего не «конечно» было. Зарплата тоже дело не последнее, но я на самом деле просто не вывозила такой объём ответственности. Просто больше не хотела. Не могла. И не стала.
–
– — Ну может, тогда к нам перейдёте? – спросила Листвянская.
–
– — Может, и перейду, – я покладисто согласилась, но только для того, чтобы больше ничего не объяснять и не выслушивать бесполезные уговоры. В ближайший месяц я нигде не хотела работать. Даже за миллион. Я была вымотана до предела. И вечным безденежьем, и огромными объёмами работы, да и бессмысленностью самой работы.
–
–
– Чем дольше я занималась медицинской статистикой, тем отчётливее понимала, что никому это не нужно. Даже когда я работала регистратором, я гораздо больше чувствовала свою нужность, я была нужна пациентам. Отыскать потерявшуюся амбулаторную карту, помочь взять талон в инфомате, сообщить по телефону расписание приёма врачей – да мало ли что ещё требовалось пациентам! И я вполне могла им помочь.
–
– А ковыряться в числах и цифрах просто «для галочки» стало неинтересно. Если моя работа не приносит никакой пользы, то зачем тратить на неё своё время, свою жизнь? Ведь это потраченное время мне никто и никогда не вернёт. И я уволилась.
–
– Сидела дома, отъедалась, отсыпалась, бездумно пялилась в телевизор, занималась домашним хозяйством.
–
– Из горбольницы иногда названивали то Листвянская, то Даша, но я ни с кем из них не хотела общаться и просто не отвечала на их вызовы. Первый месяц после увольнения я всё никак не могла привыкнуть к мысли, что мне не надо бежать на работу и я чувствовала себя прогульщицей. Я знала, что это пройдёт и терпеливо сама себя приучала к мысли, что я теперь – свободный человек и кроме себя самой больше никому ничего не должна.