Потусторонним вход воспрещен
Погасить свет, заткнуть уши, завязать глаза, чтобы даже тусклый свет звезд в оконном стекле не напоминал о мире. Завернувшись в одеяло, я исчезаю. Меня здесь больше нет. Потерять себя на границе сна и бодрствования, когда уже не видишь внешнего мира, но помнишь о его существовании. Раствориться в тишине и услышать сухой шелест кожистых крыльев. Он пришел. Нет, это я пришла туда, где слышатся шорохи крыльев нетопыря и воздух пахнет дымом и опавшими листьями. Ранняя осень. Здесь всегда ранняя осень. Еще достаточно тепло, чтобы ночевать под открытым небом, но листья уже опадают, прямо в костер. Они вспыхивают и умирают, напоминая человеческие жизни. Там, далеко, в реальном мире, я так же падаю в костер, но этот миг кажется таким долгим, длинною в целую жизнь. Не то, что здесь, в сравнении с вечностью. Еще влажные листья успевают иссохнуть за свое короткое падение, вспыхнуть в последний раз и тут же истлеть, разнося запах смерти.
В руке я сжимаю кифару, она не моя, я даже играть не умею, но все-таки провожу пальцами по струнам, разбудив тишину грубым треском.
– Рея, – слышу тихий шепчущий голос, его хозяин стоит вдалеке меж деревьев, но голос слышен отчетливо.
– Я не Рея, – отвечаю, – Мне не нравится, когда ты зовешь меня этим именем.
– Я хочу, чтоб ты помнила, – произносит он и садится за моей спиной. Бесшумно, но я знаю, что он уже там. Его лица я не вижу. Он не всегда его показывает.
– А я не хочу, – он протягивает руку и проводит длинным черным когтем по струнам кифары, как медиатором. На это раз струны отзываются приятным звуком, а не тем, что извлекаю я своими человеческими пальцами, режущим тишину скрежетом.
– Ты все еще злишься, – говорит он.
– Я этого не помню, – отвечаю и оборачиваюсь. Его лица я все еще не вижу, оно скрыто под капюшоном.
– Ты ведь останешься, – это не вопрос, это утверждение, – Рано или поздно ты останешься. А я буду ждать тебя здесь.
– Я не могу, – отвечаю, – Ты же сам знаешь.
– Все-таки, ты – Рея. И ты все еще злишься на меня.
– Я этого даже не помню! – встаю с места и ухожу к побережью. Это место больше не кажется мне приятным. Костер все еще проглядывается среди деревьев, а на его фоне отчетливо видна сидящая человеческая фигура. Костер кажется таким большим, а темный силуэт будто бы находится в огне. Слышатся звуки кифары.
Действительно злюсь, но не на демона, злюсь на себя. Потому что я не та, кем он считает меня, потому что мне нравится та, кем я становлюсь рядом с ним, потому я проснусь, и ничего этого не будет, потому что хочу домой, но не знаю, где он, мой дом. Потому что не помню. Совсем не помню ничего из того, что он рассказывает обо мне самой. Потому что сама хотела бы соответствовать этому образу. Но не выходит. Я смотрю на свои руки и вижу привычные линии человеческих ладоней. И вспоминаю, что все это только снится мне. Мне не нравятся мои руки, и они превращаются в призрачные линии, едва видимые. Я поднимаюсь над землей став облаком пара, вижу, что он все еще сидит у костра и смотрит на небо. Поднимаюсь все выше и выше, но вдруг обилие неприятных звуков заставляют меня вывернуться наизнанку и закричать от боли. Почему я опять не осталась?! Не хочу назад!
***
Повязка для глаз уже не спасает от пронзительных солнечных лучей. Я просыпаюсь, но все еще испытываю мучительную боль от того, что все закончилось, от того, что все-таки помню, что есть другие миры, от того, что опять не осталась. Боль почти физическая. Очередное утреннее нигредо.
Привожу обыденную реальность в порядок, постепенно забывая сновидения. Явный мир снова закружит делами, сердце забьется в привычном ритме. И все окажется не таким ужасным, как кажется в первые мгновения после пробуждения. Тяжелая свинцовая тоска по несбывшемуся спрячется в глубине позвоночника и не станет рвать меня на части, лишь слегка отяжелит поступь, да заставит ссутулиться. Я уже научилась загонять ее настолько глубоко, чтобы она не могла отравить мне день. Цитринатас, – вспомню я. Очередной переходный этап.
